— Это все я виновата! — всхлипывая, сказала я. — Я выдала ему Одного. И я заставила вас оставить Одного в костре, а нам надо было взять его с собой, когда мы плыли к Канкредину. Если бы тогда Один был с нами, все обернулось бы иначе.
— Да ты просто допустила, чтобы король заморочил тебе голову всей этой чушью! — возмутился Утенок. Он подобрал веретено и мрачно воткнул его в землю.
— Я знаю, что не послушалась Одного, — сказала я.
— Ага, как же! Не будь дурочкой! — сказал Утенок, то втыкая веретено в землю, то вытаскивая его оттуда. — Да Один все это подстроил! Он был недостаточно силен, чтобы встретиться с Канкредином. Если бы мы принялись его ждать, он, возможно, вообще не вышел бы из костра. Только Одному и известно, что бы произошло, если бы Хэрн залил костер!
— Перестань портить мое веретено, — сказала я. — Ты что, утверждаешь, будто Один — трус?
Утенок искоса посмотрел на меня из-под волос. Он подвязывает волосы лентой, но они вечно выбиваются и белыми прядями падают на лицо.
— Нет, — сказал он, присел на корточки и принялся вырисовывать моим веретеном узоры на земле, вокруг травянистой кочки. В этот момент он кого-то мне напоминал. — Один глубок, как Река, — сказал Утенок. — Танамил это знает. Вот кого надо было бы распросить.
— Так ты чего-то в этом всем понял? — ехидно спросила я. — Тогда расскажи мне!
Утенок снова посмотрел искоса.
— Ты все равно мне не поверишь, пока сама до этого не дойдешь.
Тут я поняла, кого мне напоминает Утенок: Кеда, того неблагодарного варварского сопляка — в те моменты, когда тот принимался врать. Мне захотелось сбросить Утенка в пустой мельничный лоток, в самую грязюку, чтобы он надо мной не потешался. Но вместо этого я только пихнула его, за то, что он портил мое веретено, и злая ушла в мельницу.
Я так разозлилась, что сняла мою накидку с ткацкого станка и отнесла к двери на Реку, чтобы перечитать ее и убедиться, что Утенок несет чушь. Для начала я развернула ее и осмотрела. Это была очень красивая накидка, выполненная в темных тонах, с вкраплениями ярко-желтого и обжигающе красного. А еще она была очень большая. Впереди темные краски образовывали в середине нечто вроде силуэта, и у этого силуэта тоже был длинный нос и склоненная голова — в точности как у той тени, которую я видела перед появлением дяди Кестрела. Едва лишь я увидела этот силуэт, как тут же быстро перевернула накидку другой стороной. На спине, с того момента, как мы встретили Танамила, краски сделались посветлее. Я сперва не заметила, что силуэт есть и на этой стороне. Но он там был. На этой стороне преобладал серый и желтовато-зеленый цвет, и на их фоне разглядеть фигуру было труднее. Вокруг шеи этой длинноносой тени, неподалеку от подола, обвивалась лента, сотканная тем выпуклым плетением, которое мне показал Танамил. Она говорила об ужасе, который навел на меня Канкредин и его душесеть. Больше ничего через всю накидку не тянулось — кроме того места, где я выткала свой долгий плач об отце. Но я думаю, даже Робин этого не увидела бы, пока я бы ей это не показала.
