— Нет, — отвечает актер, — не уловил.
— Ну, хорошо, — говорят ему, — отложим это на денек. Подумайте, пожалуйста, на досуге. А завтра мы вас опять сюда доставим…
Так повторялось несколько раз. Ситуация была, как в детской игре «да» и «нет» — не говорите. Никто из чиновников под страхом смерти не смел произнести слово «акцент», а уж тем паче «грузинский акцент». Это было бы неслыханным «оскорблением величества», а потому и приходилось прибегать к иносказаниям…
А Дикий твердил свое:
— Никакой разницы между моей речью и речью товарища Сталина не замечаю.
С каждым днем драматизм усиливался, ибо уже пора было показать готовый фильм самому Сталину. В конце концов, оттягивать «высочайший» просмотр было решительно невозможно, и, трясясь от страха, чиновники повезли картину к кремлевскому начальству.
Эффект был самый неожиданный. Сталину игра Дикого очень понравилась, и тому были две существенные причины. Во-первых, потому, что в отличие от низкорослого оригинала актер был довольно высок, а во-вторых, именно потому, что он говорил без грузинского акцента. Это особенно импонировало тирану, который в те годы мнил себя эдаким всероссийским императором, а отнюдь не сыном сапожника из Гори. Благоволение Сталина к его игре Дикий не без основания воспринял, как своего рода индульгенцию, и он стал позволять себе слова и поступки, которые любого другого человека в те годы просто бы погубили.
Дикому позвонили с Мосфильма:
— Мы вас просим сняться в роли Иосифа Виссарионовича. По размерам роль небольшая, но для картины это самый важный эпизод…
— Хорошо, — отвечает актер, — я у вас снимусь за сто тысяч.
— Мы никак не можем заплатить вам сто тысяч. У нас по положению максимальная плата актеру за роль — шестьдесят тысяч.
— За шестьдесят сниматься не буду. И Дикий кладет трубку. Через некоторое время раздается новый звонок.
Тот же голос говорит:
— Алексей Денисович, мы все уладили. Вы получите свои сто тысяч. Шестьдесят заплатим мы, а сорок — ЦК из своих средств.
— Нет, — отвечает Дикий, — я сниматься не буду…
— Как? Почему?
— Я не могу, чтобы Центральный Комитет партии платил мне меньше, чем Мосфильм…
Дикий поставил какой-то спектакль.
На генеральную репетицию пришли начальники и театроведы.
По окончании — обсуждение. Высказывались и похвалы, и критические замечания.
Последним берет слово сам Дикий.
— Простите, — обращается он к одному из сидящих, — вы из газеты «Правда»?..
— Да, — отвечает журналист.
— Прошу вас, — говорит режиссер, — пересядьте, пожалуйста, вот сюда… А вы — из газеты «Советское искусство»? Пожалуйста, вот туда сядьте… А вы — из Комитета по делам искусств?.. Вы — сюда…
