Дитя миссионера | страница 19
- Ты горячий, - говорит она. И неожиданно трогает мой лоб. - У тебя жар!
- Ты не волнуйся, - отвечаю я, почему-то смутившись. - Просто сядь вот здесь.
Она садится рядом, а потом кладет голову мне на плечо. От ее волос идет приятный запах, и становится уютно. Я стараюсь держать созвездие, которое южане называют Короной, по правую руку от себя.
- Сколько тебе лет? - спрашивает она.
- Тридцать один.
- Так ты же еще не старый! Я смеюсь.
- Волосы у тебя седые, - оправдывается она. - Зато лицо не старое.
Но иногда я чувствую себя глубоким стариком - и сейчас больше, чем когда-либо.
Рывком просыпаюсь от сна - мне снилось, что я снова на лодке Барока. Уже рассвет. Хальци ворочается у меня на плече и снова успокаивается. Я думаю о море, о нашем плавании. Навигация по созвездиям -не из главных моих умений, я только надеюсь, что нас не сильно снесло. И еще надеюсь, что карта у Хальци хороша, и думаю, какую бы плату получил Барок за лодку с начерченной на ней картой, даже если карта не слишком четкая, но тут карту лижет синее пламя, и я снова на лодке Барока…
Снова просыпаюсь рывком. Лихорадка отступила - наверное, потому что сейчас утро. Я пытаюсь открыть сумку, не побеспокоив Хальци, но она спит у меня на правом плече, а левой рукой я не слишком владею и бок окоченел, так что она все же просыпается и садится прямо. У нас осталось пять фруктов-коробочек, и мы одну вскрываем. Меня слишком мучает жажда, чтобы я мог есть арахис, но Хальци съедает немного.
Солнце поднимается на небе, и точно так же поднимается у меня жар, и я начинаю видеть сны даже с открытыми глазами. Тревин оказывается в лодке вместе с нами, сидит в своей синей безрукавке с серой меховой оторочкой, отвернутой на плечи, и я, наверное, с ним говорю, потому что Хальци спрашивает:
- Кто такой ТревиН?
Я моргаю, перегибаюсь через борт и плещу холодной водой в обожженное солнцем лицо. Сажусь Снова, и голова кружится от Прилива крови, но зато я знаю, где я.
- Тревин - это был мой друг. Его уже нет в живых.
- А, - говорит она и добавляет с юношеским бесчувствием: - А как он умер?
А как умер Тревин? - приходится мне подумать.
- От поноса, - говорю я. - Мы шли на Баштой, мы отступали, мы с Тревином решили биться против Верхнего Скаталоса за то, что он сжег Скарлин. Была зима, и есть было нечего, и люди болели, а многие умерли. Я из-за Тревина пошел в этот поход, - добавляю я, и не добавляю: «У меня была любовь».
Когда становится жарко, Хальци смачивает вуаль водой и кладет мне на голову. Я вцепляюсь в румпель. Кажется, не столько я правлю лодкой, сколько она мною. Хальци чистит еще одну коробочку, обдирая кожицу и деля мякоть на багровые дольки.