Дитя миссионера | страница 20



- Наверное, мне стоит посмотреть на твой бок, -говорит она.

- Нет.

- Ты не бойся, - говорит она и перебирается ко мне поближе.

- Нет! - отрезаю я.

- Я бы смочила его морской водой, - говорит она. - Она хорошо лечит раны.

- Я не снимаю рубашку, - отвечаю я.

Да, я знаю, что это глупо, но рубашку снимать не собираюсь. В чьем бы то ни было присутствии. Мы наконец пришли в Баштой, и все почти, кого я знал, уже погибли, а тогда командир ополчения говорит: «Мальчик, как тебя зовут?» - а я не знал, что он обращается ко мне, а он еще, раз как гаркнет: «Мальчик! Как тебя зовут?»- и я сказал, заикаясь: «Яхан, господин». «Так вот, -сказал он, - ты теперь в моей группе, будешь у нас Умник Яхан», и все заржали, и я долго был Умник Яхан, пока они не убедились, что я на самом деле не дурак, но рубашку я все равно снимать не собираюсь.

Мысли прыгают, как белки в клетке, иногда я говорю вслух. Возвращается Тревин и спрашивает:

- А не хотел бы ты вырасти в другом месте, не в Скарлине? Хальци мочит вуаль в воде и пытается охладить мне лицо.

- Вандзи нам говорила о юродах, - отвечаю я Тревину, - и она была права. - Я возвышаю голос. - Куда приходят Двоюродные, там они нас используют, они живут как Верхние Скаталосы, а мы убираем их дома и благодарны за свет и веселые палочки вечером шестого дня. Люди забывают свой род, они забывают все. Вандзи говорила нам о .столкновении культур, когда слабейшая культура растворяется.

- Вандзи и Анеал, Айюдещ и Кумар - они жизнь свою посвятили, чтобы помочь нам, - говорит мне Тревин.

- Анеал извинялась передо мной, Тревин, - говорю я ему. - Извинялась за страшное зло, которое они сделали! Она говорила, что лучше бы они не прилетали!

- Я знаю, - говорит он мне.

- Яхан! -говорит Хальци. - Яхан, здесь никого нет, только я! Говори со мной! Не умирай!

Она плачет. Вуаль ее мокра и так холодна, что у, меня захватывает дыхание.

Тревин не знал. Я никогда не говорил ему об извинении Анеал; я никому не говорил. Я моргаю, и он расплывается, а я моргаю и моргаю, и он тает.

- Ты не Тревин, - говорю я. - Я спорил сам с собой. Ослепительно и жарко.

Я лежу, положив руку под голову.

Небо голубое и красное, и на воде темная полоса, и я не могу сделать, чтобы она исчезла, сколько ни моргаю. Наверное, от жара у меня пропадает зрение, или солнце меня ослепило, но Хальци плачет и говорит, что это Лезиан.

Высадиться негде, и мы идем вдоль берега к северо-западу, пока не приходим к устью реки.