Старый служитель неожиданно сильным голосом прочитал наизусть «Тройное утешение» и «Посвящение». Слушая его, я одновременно делал пометки в переписанном тексте. Затем он прочитал отрывки из «Заупокойной проповеди». В тишине комнаты его голос звучал с особенной торжественностью. Я хорошо понимал, что не мне напутствовать ушедших в мир иной, но надеялся, что могу способствовать их спасению, и решил вложить в чтение всю свою душу и сердце: такое глубокое впечатление произвели на меня мир и покой, царившие в комнате.
На обратном пути я вновь и вновь перечитывал сутры, стараясь выучить их наизусть.
Когда я вернулся на фабрику, все приготовления были закончены. В устланном циновками вестибюле общежития собралось не менее тридцати человек. Гроб стоял на слегка возвышавшейся над полом сцене, которой пользовались ораторы и артисты во время представлений. Принесенное кем-то детское ведерко наполнили песком и зажгли в нем ароматные курения. В двухлитровую бутылку из-под сакэ воткнули священное деревце сакаки. Появился директор Фудзита в парадном костюме. И я тоже для этого случая приоделся, одолжив пиджак у одного из служащих фабрики Фудзики.
Вначале, сидя перед гробом покойного, я чувствовал некоторую скованность, но по мере того как читал сутры, не отрывая глаз от блокнота, я постепенно расходился и мое смущение рассеивалось. Читал я самозабвенно, но не без подобающей степени отрешенности. Читая «Тройное утешение» и «Заупокойную проповедь», я несколько раз споткнулся, но все-таки благополучно закончил чтение, повернулся к собравшимся и церемонно поклонился.
Директор, а за ним и все остальные, горячо поблагодарили меня. Побагровев от смущения, я поспешил скрыться.
Вскоре умер еще один человек, и, пока я заказывал для него гроб, еще один. На этот раз, как мне показалось, я прочитал сутры более гладко.
К вечеру скончались еще четверо.
Сначала ко мне обращались вежливо:
— Извините, господин Сидзума, не прочитаете ли вы молитву над усопшим?
Но потом просьбы стали не такими вежливыми.
— Приходите, Сидзума, читать свои молитвы,— говорили теперь мне. И, по чести сказать, со временем это даже начало мне нравиться.
После того как кончились доски для изготовления гробов, мне пришлось читать сутры возле мертвого тела. Лицо и туловище умершего обычно накрывали белой простыней, но из-под нее часто торчали неприятно воскового цвета ноги. А если их и прикрывали, то на простыне виднелись бурые пятна крови. По ритуалу сутры читают после того, как покойника кладут в гроб, и меня преследовало опасение, что нарушение этого ритуального правила может повлечь за собой непредвиденные последствия. Но я читал, читал, не отрывая глаз от блокнота, и это помогало мне восстановить нарушенное равновесие.
