На станции Хиросима, куда я наконец добрался, стояли товарные и пассажирские составы, битком набитые беженцами. Люди сидели на крышах, гроздьями висели на подножках. Время от времени раздавались громкие крики: «Отправляйте поезд!» Но в толпе на станции не мелькало ни одного железнодорожника и, судя по всему, вряд ли можно было ожидать скорого отправления. Тем не менее беженцы продолжали осаждать вагоны. В окнах станционного здания не осталось ни единого стекла, оконные рамы и двери были выбиты, от стен отваливались целые куски. Проходя мимо, я ускорил шаг, с опаской глядя на большой обломок на уровне второго этажа, который держался лишь на металлической балке.
Какой-то молодой железнодорожник, дергая за рукоятки, пытался перевести стрелки. Наконец, отчаявшись, он сплюнул, выругался и побежал прочь от станции.
Улицы вокруг станции были охвачены пожаром, я решил пойти кружным путем, мимо холма Хидзи. К своему удивлению, я не обнаружил храма Гобэндэн на привычном месте. Мост Матоба горел. Я снова изменил направление, миновал мост Тайсё, затем обогнул холм Хидзи с юга и вышел к женскому коммерческому колледжу. Здесь начинался крупный жилой массив. Дома стояли пустые, прохожие встречались редко. Казалось, все вокруг вымерло. Вдали залаяла собака. На обочине стояли несколько женщин; они жаловались друг другу на то, что водопровод не работает, негде даже умыться.
Их разговор вызвал у меня новый приступ жажды. Горло пересохло и сильно болело. Огромное, похожее на медузy облако поблекло; оно приблизилось к западной оконечности холма Хидзи. Когда дул восточный ветер, облако скрывалось за пеленой дыма, но стоило ветру сменить направление, как оно появлялось снова.
В кошельке у меня лежало сто двадцать иен и кое-какая мелочь. Если бы мне встретился продавец воды, я, не раздумывая, отдал бы все деньги за одну кружку. Кто-то рассказывал мне, будто чайные листья спасают от жажды. С удовольствием пожевал бы чайные листья! Терзаемый жаждой, я шел вперед и вдруг заметил ведро около водопроводной колонки. На мое счастье, оно было на две трети наполнено чистой водой. Я опустился на четвереньки, сунул голову в ведро и стал пить, как пьют собаки, забыв о привычке трижды прополаскивать горло. Пил я долго — пока во всем моем теле не разлился приятный холодок. До чего же вкусная вода! И вдруг я почувствовал ужасающую слабость. Руки, на которые я опирался, разъехались в стороны. Неимоверным усилием я вцепился в край ведра, подтянул ноги и с трудом встал. На шее у меня висела мокрая тряпка. Оказалось, это была та самая салфетка, которой я перевязал щеку. Я и не заметил, как она сползла.
