Старик поднял на Генриха взгляд и потряс в воздухе руками:
— Но почему? Ведь ты же знаешь, что мое могущество еще можно возвратить. Ты, король, ты наверняка знаешь, что дело лишь в моем амулете. Им не может воспользоваться никто, кроме меня, и он наверняка хранится где-нибудь в Камелоте. Роза, алая роза, никогда не увядающая и никогда…
Внезапно, озаренный какой-то мыслью, он поднял взор на цветок, торчащий из дыры в куртке Генриха.
— Камелота больше нет, — жестко сказал король. — А амулет — вот он, со мной. Но за эти годы он уже утратил все свои магические свойства. А мы давным-давно решили отказаться от услуг магов. Это слишком накладно и ненадежно. Я пытаюсь объяснить тебе то, во что ты не желаешь поверить — ты никому здесь не нужен. Мир живет по-другому, иначе, чем это было при Артуре и тебе. Да, вы оба, и ты, и он, нужны людям — но только как символы. И народ желает верить в то, что вы когда-нибудь вернетесь — и при этом не допустит, чтобы вы вернулись на самом деле. Вы хороши как сказка. Как явь вы никому не нужны.
— Дай! — глаза старика блестели, он тянул свои высохшие сморщенные руки живой мумии, и они дрожали. — Дай! Дай мне ее! Дай!
— Повторяю, она уже потеряла всю свою силу, — сказал король.
— Впрочем, — добавил он, чуть поразмыслив, — я дам ее тебе. Бери.
Он выдернул розу из дыры, укололся шипом и раздраженно сунул кровоточащий палец в рот. Другой рукой Генрих передал розу старику, и тот бережно, как младенца, принял ее.
Король зачарованно следил за тем, как старик уложил розу рядом с собой на клок соломы и, закрыв глаза, пытался что-то сделать. Генрих не знал, что именно, да и не желал вмешиваться в дела колдунов. Впрочем, нынешние колдуны и в подметки не годились этому.
Старик возился с цветком долго, около часа. Все это время король вынужден был ждать. Он ждал. До обеда с послом было еще далеко. А у него оставалось здесь незавершенное дело.
Через час старик вынужден был сдаться. Он недоверчиво покачал головой, но факты оставались фактами. Сила ушла. Видимо, уже навсегда.
— Не могу, — прошептал он, возвращая розу Генриху. Тот сунул ее на старое место и присел на корточки подле старика.
— Ну и что теперь? — спросил король. — Что станешь делать теперь? Ведь умереть ты можешь лишь по собственному желанию. Так что впереди еще много лет. Где ты намерен их провести?
Старик помолчал, глядя перед собой опустевшим взором. Потом поднял глаза на Генриха:
— Нигде. Ты же можешь принести мне веревку и табурет, ведь так?
