Бичевание и посты помогали мало. Тело так и не научилось забывать.
– Не бойтесь меня, святой отец.
– Я плохо умею бояться, сын мой. И вряд ли вам удастся научить меня этому искусству.
– Жаль, – задумчиво протянул незнакомец.
Только сейчас монах разглядел, что человек, преградивший дорогу, достаточно молод. Тридцать? Или даже меньше? Строгий костюм цвета корицы, пристальный взгляд и осанка, излучавшая достоинство, делали его старше. Плащ, развевающийся, хотя никакого ветра не было и в помине. Правая рука сжимает палку… короткий посох с резным набалдашником.
Посох?!
– Вы наблюдательны, святой отец. Не как служитель церкви; скорее как солдат, – в сухом, вежливом голосе отсутствовала ирония. – Разрешите представиться: Марцин Облаз, более известный горожанам как Марцин Подкидыш. Маг вольного города Хольне, ученик Бьярна Задумчивого. И мне очень жаль, что вы не умеете бояться. Так будет куда труднее…
– Куда труднее – что?
– Уговорить вас без промедления покинуть Хольне.
Отец Игнатий улыбнулся. Эта странная беседа начинала ему нравиться. Самим безумием своим, бессмысленностью. Перед сном будет, что вспомнить. А завтра с утра – забыть.
– Это невозможно, сын мой.
– Вот я и говорю: жаль. Еще минуту назад я надеялся. Тогда попробуйте хотя бы как можно реже встречаться с судьей Лангбардом. Лучше, конечно, не встречаться вовсе. Поверьте, я знаю, что говорю.
– Увы, сын мой. Как тюремный духовник… В конце концов, как гость, приглашенный радушным хозяином на ужин!..
– Вы играете с огнем, святой отец. Символ фюльгья– заседланный волк, и змеи служат ему удилами.
– Господь – моя опора и защита. Быть суеверным – грех, сын мой.
Но слово «фюльгья», незнакомое и неприятное, эхом звучало в ушах.
– Хорошо, – Марцин облизал губы, как если бы рот его внезапно пересох. – Оставим суеверия в покое. Просто… Когда научитесь бояться, святой отец, найдите меня. Спросите любого, вам покажут.
Куда исчез маг, отец Игнатий тоже опоздал заметить.
Наверное, очень быстро шагнул в переулок: тени, ранние сумерки…
– Прошу, святой отец. Господин Лангбард ждет вас.
Как и обещал судья Жодем, дорогу к его дому бенедиктинцу показал первый горожанин, которого монах спросил об этом. Более того, вызвался проводить до крыльца. Так что, когда часы на городской ратуше били восемь вечера, отец Игнатий стучал дубовым молотком, подвешенным на цепочке, в нужную дверь.
Над входом был предусмотрительно зажжен наружный фонарь.
Вышколенный слуга в ливрее проводил гостя на второй этаж. Судья жил богато: мрамор лестницы застелен ковром из далекой, почти сказочной Зазаманки, на стенах – барельефы с изображением сцен охоты и грешных амурчиков, фламандские гобелены в простенках; литые шандалы-пятисвечники ярко освещали все это, быть может, излишне показное великолепие. Видно, родитель Жодема был обеспеченным человеком: на жалованье главного судьи, хоть оно и высокое, такого дома не выстроишь.
