— Эй, вы!..
Несколько грубых и грязных лиц со струйками пота на щеках поднялись над открытыми, черными от загара грудями. Шляпы медленно сползли со спутанных, пересыпанных соломой голов. Ряд недружелюбных любопытных глаз уставился на маркиза внимательно и сумрачно. Никто ему не ответил.
— Дома Лиза? — спросил маркиз, ни к кому, собственно, не обращаясь. — Я хочу напиться молока, — прибавил он небрежно и отвернулся, уверенный, что этого достаточно.
Прошло несколько минут. Те же недружелюбные серьезные глаза смотрели на лошадь и всадника. Большая собака лениво встала, потянулась на всех четырех лапах и подошла к ногам лошади, махая мохнатым хвостом. Лошадь насторожилась, потянула поводья вместе с рукой маркиза и, опустив морду, осторожно стала принюхиваться к новому знакомому. Ноздри ее раздувались и опадали.
Маркиз снял шляпу и вытер платком слегка влажный выпуклый лоб.
Калитка отворилась, и появилась невысокая, очень молоденькая и хорошенькая девушка, одетая наполовину по-крестьянски, наполовину по-городски. Ее корсетка и короткая юбка выпукло и крепко обрисовывали упругую фигуру, а свежие круглые плечи под белой рубашечкой с широким вырезом тепло и нежно золотились легким загаром. Милые черные глаза смотрели на маркиза робко и радостно.
— А! — с небрежной и снисходительной лаской протянул он. — Добрый день, моя крошка!.. Ну, как живем? — Наклонившись с лошади и близко глядя в эти наивные, немножко испуганные глаза, маркиз негромко прибавил: — Еще не забыла меня?
Нежный румянец под загаром разлился по щекам девушки. Глаза ее выразили столько смущения и восхищения, что в ответе нельзя было сомневаться.
— Господин маркиз шутит! — с дрожью в голосе прошептала она. — Разве я могу… Я так плакала, когда узнала, что господина маркиза арестовали… я думала…
Легкая тень недовольства прошла по лицу маркиза.
— А, да… — небрежно проговорил он, но в голосе его было нечто такое, что голосок Лизы сорвался и глаза испуганно раскрылись.
— Так ты плакала, маленькая плутовка? — еще ниже склоняясь к девушке и мгновенно меняя голос, зазвучавший какими-то особенными, горячими и вкрадчивыми нотами, переспросил маркиз. — Тебе было жаль меня?
Глаза Лизы наполнились слезами, руки чуть-чуть приподнялись к груди и опустились бессильно. Маркиз понял это движение безграничной любви и самодовольно улыбнулся. Если бы не люди, она схватила бы его руку, поцеловала бы ее и прижала к сердцу в порыве бесконечной нежности и покорности.
