Что касается самой убитой, то в конце концов маркиз вспоминал о ней даже с некоторой поэтической грустью: эта бедная Юлия все-таки была прекрасна и любила его!.. Конечно, не его вина, что она не могла понять необходимости разрыва, ввиду представившейся ему выгодной партии. Она сама довела его до рокового исхода своими письмами, приставаниями, угрозами и слезами. Она стала его шокировать, наконец!.. Можно было бы терпеть ее, если бы она, по крайней мере, не оказалась скупа и не вынудила маркиза Паоли нуждаться в какой-нибудь тысяче лир. Она вздумала разыгрывать роль благородной матери своих несчастных детей и не хотела разорять их. По каждому векселю приходилось требовать уплаты со скандалом, с истериками и даже побоями.
Маркиз вдруг вздрогнул и слегка потянулся. Его черные глаза на мгновение затянула какая-то мутная пленка и губы приняли выражение жестокое и сладострастное: он вспомнил, как она была жалка и красива, когда он бил ее вот этим самым хлыстом.
Ему вдруг стало жаль, что она умерла и ее уже нельзя истязать и унижать. Это было так остро, когда избитая, униженная, плачущая женщина все-таки не смела отказать ему в ласках…
«Да, она была интересная женщина! — мелькнула у него мысль, и ноздри его характерного носа чуть-чуть раздулись. — Она была красива, эта бедная Юлия! — подумал он… Она умела отдаваться!.. А какое покорное и молящее выражение было в ее глазах, когда она увидела…»
Маркиз внезапно содрогнулся. Что-то холодное пробежало у него под волосами и по спине. Легкая бледность покрыла синевой щеки. Маркиз со злобой ударил лошадь по шее рукояткой хлыста и поскакал.
Пыль поднялась за сверкающими подковами, ветер зашумел в волосах маркиза, белые пришоссейные столбики замелькали мимо, горы быстро понеслись навстречу, и крыша фермы показалась среди кущи запыленных деревьев.
Далеко позади по белой ленте шоссе бежала какая-то синяя человеческая фигурка, но маркиз ее не видел. Не доезжая фермы, он вдруг сдержал лошадь, на секунду задумался и, улыбнувшись одними кончиками губ, свернул на тропинку.
На дворе фермы шла обычная, трудная и пыльная работа. Грузные потные крестьяне вилами ворочали солому, таскали мешки и гнули свои широкие спины, промокшие на лопатках. Пахло теплым навозом и молоком. В тени, под навесом колодца, высунув длинный красный язык, лежала большая собака и при виде всадника лениво замахала хвостом.
Маркиз остановил лошадь, приподнялся на стременах и крикнул через забор:
