— Дуги, дорогой, мне очень жаль. Ты простишь меня?
— Да.
— Какая я ужасная мать, поверила наговорам. Да, это были наговоры, и больше ничего.
— Пожалуйста, — прошептал он, — ты меня задушишь.
Но он произнес эти слова так глухо, что мать их не услышала. Она прижалась щекой к его щеке.
— Я не должна была говорить тебе такие ужасные вещи, Дуги. Ты мой сын. Я люблю тебя.
— Прекрати это! Прекрати!
Он вырвался из ее объятий, бросился к двери, и через несколько секунд Верна услышала дробный топот его ног по ступенькам.
Она долго сидела с каменным лицом и остановившимся взглядом, словно глухой среди всеобщей болтовни. Потом пошла вслед за ним наверх.
Дуглас лежал, распластавшись поперек постели, лицом вниз. Она не стала подходить к нему вплотную. Остановилась в дверях:
— Дуглас.
— Уходи. Ну, пожалуйста. Я болен.
— Я знаю, — горестно сказала Верна. — Мы должны… вылечить тебя, пригласить доктора.
Он крутил головой на атласном покрывале.
У нее на языке вертелись вопросы: «Когда ты в первый раз познал это? Почему не пришел и не сказал мне? Кто совратил тебя?»
— Мы пойдем к врачу, — сказала она более твердым голосом. — Это излечимо, ты должен вылечиться. Нынче излечивают все что угодно этими чудесными лекарствами — кортизоном, АКТГ[7] и чем там еще.
— Ты не понимаешь. Ты просто не понимаешь.
— А ты объясни. Скажи, чего? Чего я не понимаю?
— Пожалуйста, оставь меня одного.
— Вот чего ты хочешь!
— Да.
— Очень хорошо, — холодно сказала Верна. — Я оставлю тебя одного. У меня есть важное дело.
Что-то в ее голосе встревожило Дугласа, он повернулся на спину и сел:
— Что за дело? Не поедешь же ты к врачу?
— Нет, это должен сделать ты.
— А ты что должна?
— Я, — сказала Верна, — должна поговорить с Теролой.
— Нет. Не езди туда.
— Я должна. Это мой долг, я твоя мать.
— Не езди.
— Я должна встретиться с этим дурным человеком лицом к лицу.
— Он не дурной человек, — устало сказал Дуглас. — Он такой же, как я.
— Неужели у тебя нет ни стыда ни совести, что ты защищаешь такого человека передо мной, своей матерью?
— Я его не защи…
— Где твое уважение к себе, Дуглас, твоя гордость?
В его груди теснилось так много слов, которые он хотел сказать, что они застряли у него в горле, и он не сказал ничего.
— Я пойду к этому Тероле и выложу ему все, что я о нем думаю. И такому человеку позволяют разгуливать на свободе, это просто уму непостижимо. Возможно, он растлил не только тебя, а еще и других юношей.
— Он меня не растлил.
— Ну что ты говоришь, Дуглас? Конечно, растлил. Это он виноват в твоей беде. Если бы не он, ты был бы совершенно нормальным. Уж он у меня поплатится за…
