— Дети шакала! Как вы посмели решать столь ответственный государственный вопрос, минуя меня! Кто вам дал такие полномочия? Давно плетей не пробовали, собаки?!
Насколько мог судить старик, от вполне возможной виселицы за самоуправство их спасло хорошее настроение отдохнувшего в городе коменданта. Он даже не подпрыгивал на месте, как обычно бывало при вспышках ярости. Старый военачальник стоял у огромного дубового кресла и крепко держался за спинку. А поток бранных слов с брызгами слюны, по больше части, пролетал мимо окаменевших провинившихся, слабо фиксируемых блуждающим мутным взглядом. Посещение бань в этот раз сопровождалось грандиозной пьянкой, которая и спасла их от пеньковых неприятностей.
К вечеру Тертедуэй отоспался и устроил краткую расправу. Советник по безопасности с сопроводительным письмом крайне едкого содержания отправился в городскую канцелярию за расчетом. А колдуна отправили с первым военным караваном к дальним гарнизонам. Как пообещал «маленький гриф», старику придется мотаться в седле до поздней осени, пока пограничная стража будет получать пополнение. Кхохолому лишь оставаться надеяться, что за долгие зимние вечера он сможет выторговать себе обратно спокойное место в замке и на следующий год ему не придется стирать зад в седле. Все же в Пяти Сестрах полно сквозняков, и спина коменданта все чаще напоминает о себе.
Но даже оплошность подчиненных хитрый военачальник сумел обернуть себе на пользу. Старик давно точил зуб на набравших немалую силу влиятельных Ищущих. С удовольствием принимая подношения от любых просителей, Тертедуэй терпеть не мог делиться реальной властью и могуществом с кем бы то ни было. И уж тем более не терпел, когда приходилось идти на уступки перед более сильным. Вынужденный терпеть изредка наезжающих с официальными бумагами и разрешениями незваных гостей, комендант замка мечтал раз и навсегда закрыть перед ними ворота Пяти Сестер. Одно дело — брать деньги за редкую помощь городской страже в облавах или усиленной охране веселых вечеринок власть предержащих. Совсем другое — каждое утро чертыхаться от мозолящих глаз чужаков, расхаживающих у тебя во дворе. Видеть их и осознавать нынешнее незавидное положение, распаляя неутихающую злобу к завистникам, лишившим положение при дворе и сославшим крутить хвосты пограничной страже. Но в открытую выступать против людей, имеющих столь высоких покровителей — это все равно, что висельнику плясать танцы одержимых на шаткой табуретке с петлей на шее.
