– Итак, господа, – произнес в заключение Гонзага, – собирайтесь и помните, что в вашем распоряжении остается только один вечер. Многим из вас больше никогда не доведется вновь взглянуть на Темзу… Да! Я совсем забыл… Не вздумайте делать глупости… Вы знаете, что кто не со мной, тот против меня. Я свято соблюдаю принцип – никого не оставлять за спиной. Коварный друг хуже врага… и вот как я с ним поступаю!
Эти слова сопровождались недвусмысленным жестом, в значении которого усомниться было невозможно. Дворяне удалились из кабинета, понурив головы, словно стадо баранов, которых ведут на бойню.
– Танцуют, значит, будут платить, – говорил Мазарини.
Филипп Мантуанский оценивал своих сообщников сходным образом.
– Удержать их можно только двумя способами, – сказал он Пейролю, оставшись с тем наедине. – Деньгами и страхом. Дрожат, значит, будут сражаться. Едва перед ними возникнет угрожающая тень Лагардера, они сплотятся вокруг меня, и ужас превратит их в смельчаков.
Через час после вышеописанного разговора Пейроль бродил по торговым кварталам Сити в сопровождении слуги, который тащил на спине уже довольно увесистый тюк. Разумеется, содержимое этого тюка не может не вызвать нашего любопытства, равно как и упорное нежелание Пейроля покинуть эти извилистые улочки, где у него, видимо, накопилось много дел. В самом деле, фактотум заходил в каждую лавочку, перед которой были вывешены одеяния любых цветов и покроя, а также парики, башмаки, сапоги, фальшивые или подлинные драгоценности, предметы туалета и кухонные принадлежности – словом, все то разнообразное барахло, что продается в некоторых кварталах Лондона, как в Париже на рынке в районе Тампль или на улицах, заселенных старьевщиками.
Наконец, он остановился у лавчонки, поражавшей разнообразием даже на фоне других развалов. Алжирские бабуши[3] соседствовали здесь с мушкетерскими сапогами; кольчуга висела рядом с бальным платьем; мундир французского гвардейца выглядывал из-под плаща немецкого ландскнехта; помятую каску увенчивал роскошный парик; аркебуза валялась рядом с черпаком, а пушечные ядра были сложены в китайские вазы; к сети норвежского рыбака были подвязаны венецианские кружева; испанские кастаньеты покоились на чугунном гонге. Между полками, где были свалены в кучу вещи всех времен, всех стран и всех народов, можно было разглядеть обширную кладовую, набитую до потолка другими предметами, другими тряпками, другими чудесами.
