Действительно, закон о возвращении беглых жен существовал, правда, я не знал, как строго он исполнялся.
— Но ведь здесь вы погибнете!
— А там, — она указала куда-то в сторону, — неужто не погибну? Одна, без знакомых, без денег…
— Можно нанять адвоката, есть же в нашей стране хоть какие-то законы! — не очень уверено сказал я.
— Эх, сударь, какие у нас законы. Закон что дышло, куда поворотил, туда и вышло.
— Я постараюсь вам помочь, только не знаю, что из этого выйдет.
— Вы себе лучше помогите, а моя жизнь все одно погубленная. Только, боюсь, и вам отсюда не выйти.
В её словах был резон. Действительно, если меня сюда доставили таким способом, то не для того, чтобы потом просто так отпустить.
— Ладно, еще не вечер, — пообещал я.
Пока за мной не пришли, я обследовал камеру. Нужно было найти хоть какое-нибудь оружие. На первый взгляд ничего подходящего для самозащиты здесь не оказалось. И вообще помещение было маленькое, личных вещей у Марфы Никитичны практически не было, только деревянный гребень и посуда: жестяные чашка, кружка и оловянная ложка. Вот она-то меня и заинтересовала.
— Можно, я возьму вашу ложку? — спросил я.
— Зачем она вам?
— Нож из нее сделаю.
— А как? — заинтересовалась она.
— Вот так, — ответил я, отломал черпак и начал затачивать мягкий металл о каменную стену.
— Надо же! — удивилась она, разглядывая примитивную заточку. — Ей, что, можно человека поранить?
— Можно не только ранить, но и убить.
Я засунул заточку в рукав. Даже такое оружие придало мне уверенности в себе.
— Ох, как бы чего не вышло, — покачала головой Марфа Никитична. — Вы, сударь, лучше миром, поговорите, покайтесь, в ноги падите, может Трофим Кузьмич и простит.
— За что каяться и прощение просить? — не понял я. — Я никого не оскорблял.
— Все одно, покайтесь. Зачем я вам только ложку свою дала! Вам же хуже будет.
— Хорошо, может быть вы и правы, попрошу у вашего Маралова прощения, ручку поцелую, может быть и вправду простит, — вполне серьезно сказал я опасаясь, чтобы из благих побуждений она меня не сдала.
— Вот и хорошо, Трофим Кузьмич, он хоть и горячий, но отходчивый. Если поплакать, да покаяться, непременно простит. Вы, сударь, главное, не гордитесь, они этого очень не любят. Мой Василий Иванович так и говорит: «Не гордись и место свое знай, тебе и воздастся».
Я хотел спросить, чем ей воздалось от такой униженной позиции, но промолчал. Да и разговаривать было уже некогда, опять послышались шаги, лязгнул засов, и заскрипели дверные петли. Я бросился на свою подстилку и принял прежнюю позу. Вошел прежний тюремщик, я его узнал по голосу, и с ним еще какой-то мужчина лакейского типа.
