Монтальбано ничего не оставалось, как принять факт, он, правда, цинично подумал, что, если б Тано убили на несколько часов раньше, он избежал бы кошмара пресс-конференции. Он принялся задавать вопросы только потому, что почувствовал, что начальник полиции капельку успокоился, выговорившись.
– Но как они узнали, что…
Начальник полиции сильно ударил по переднему сиденью, шофер подскочил, и машину немного занесло.
– Что за вопросы вы мне задаете, Монтальбано? «Наседка», разве вы не поняли? Это-то меня и бесит.
Комиссар подождал несколько минут, прежде чем опять приняться за расспросы.
– А мы-то какое к этому имеем отношение?
– Он хочет с вами говорить. Понял, что умирает, хочет вам что-то сказать.
– А-а. И зачем вы беспокоились? Я мог бы отправиться один.
– Я вас сопровождаю, чтобы избежать опозданий, задержек. Эти, от большого ума, чего доброго могут запретить вам с ним разговаривать.
У ворот больницы стоял броневик, с десяток полицейских с автоматами рассыпались по садику.
– Раздолбай, – сказал начальник полиции.
Они прошли, все больше нервничая, по крайней мере пять постов, потом наконец попали в коридор, где была палата Тано. Всех больных по этому случаю выселили и перевели в другие помещения под их ругань и проклятия. В обоих концах коридора – четверо вооруженных полицейских, два других – у двери, где, по-видимому, находился Тано. Начальник полиции предъявил им пропуск.
– Я вас поздравляю, – сказал он сержанту.
– С чем, господин начальник полиции?
– С тем, как вы обеспечиваете охрану.
– Спасибо, – ответил сержант, расцветая, он так и не понял иронии.
– Зайдите только вы, я вас подожду в коридоре.
Лишь теперь начальник полиции приметил, что Монтальбано белый как мел и лоб у него взмок от пота.
– Боже, Монтальбано, что с вами? Вы плохо себя чувствуете?
– Чувствую я себя прекрасно, – ответил ему комиссар, сцепив зубы.
А на самом-то деле врал безбожно, ему было плохо до ужаса. На покойников он плевать хотел, мог рядом спать, понарошке делить с ними хлеб-соль или играть в дурака, или там в очко, и никакого они впечатления на него не производили, а вот умирающие как раз наоборот, они вызывали у него испарину, руки принимались трястись, он весь холодел, и под ложечкой делалось пусто, будто дыра образовывалась.
Под прикрывавшей его простынкой, тело Тано показалось ему укоротившимся, уменьшившимся по сравнению с тем, каким он его помнил. Руки лежали по бокам, правая толсто забинтована. Из носа, теперь почти прозрачного, тянулись кислородные трубки, лицо казалось ненастоящим, как у восковой куклы. Побеждая возникшее у него желание сбежать, комиссар взял металлический стул, сел рядом с умирающим, который не открывал глаз, будто спал.
