Над травой картинно стелился редкий туман, не успевший растаять под солнцем. Совершенный покой царил вокруг. И такое вневременное запустение, что трудно было представить, что когда-то здесь могла кипеть жизнь. Казалось, экскаватор стоит у пруда годы, спящий или парализованный, похожий на заколдованного динозавра. Я не мог поверить, что женщина по имени Амелия водила пальчиками в этой воде, думая о Гилберте, или, сидя у одного из тех высоких окон, читала его последнее зашифрованное письмо. Как не мог поверить, разглядев теперь изысканные пропорции дома, что аристократ той далекой эпохи способен был писать своей возлюбленной такие грязные послания.
Не было ни звонка, ни какой-нибудь таблички, которая бы указывала посетителю, как дать знать о себе. В любом случае было еще слишком рано, чтобы беспокоить обитателей дома, если там были таковые, поэтому я решил пока позавтракать.
Минутах в десяти езды дальше по шоссе я нашел небольшое придорожное кафе – так, сарай на обочине, – где заказал яичницу с беконом. Когда официантка, толстуха с носом картошкой, здоровенными ягодицами и дряблыми икрами, принесла заказ, я спросил, что она знает о Миллбэнк-Хаусе.
– Это большое старое поместье дальше по дороге.
– Знаю, только что проезжал мимо. Но что там строят?
– Поле для гольфа. Местные несколько месяцев протестовали, обращались с петициями и все такое, а они знай себе продолжают строить.
– То есть сейчас там никто не живет?
– Не знаю. Похоже, никто.
– А раньше кто-нибудь жил?
– Не знаю.
Поскольку она явно не была знатоком местной истории, я отпустил ее, чтобы она могла заниматься другими посетителями. Так или иначе, в самом доме мне нечего было делать. Когда накануне вечером мы с Элен обсуждали мою поездку, я решил, что следующим моим шагом будет посещение местной церкви и поиск Амелии в приходских книгах.
Денхолм, куда я въехал полчаса спустя, оказался необычной и процветающей деревушкой. Хотя я не почитатель английских деревень, в этой имелось определенное очарование. Почтовый ящик на сонной главной улице был ярко-красного цвета. Могильные камни, торчавшие, как пьяные, под разными углами на церковном кладбище, казалось, так поставлены изначально, да-да, словно чтобы дать понять, что сама смерть – это нечто живописное и малость абсурдное. Сгорбленные беленые домишки, чистенькие, без единого пятнышка на стенах, сияли в раннем солнце, словно безгрешные души.
Посреди этого великолепия, в нескольких ярдах дальше от самой церкви, виднелся дом приходского священника. С непривычным чувством смирения я зашагал по дорожке к крыльцу. На ходу я обратил внимание, что сад при доме большой, что нарциссы вдоль дорожки уже расцвели и вопросительно протягивают зеленые пальчики. Сад был весь мокрый, медленно просыхая от дождя, даже сам воздух, казалось, можно выжимать.
