Пять часов спустя я уже сидел в машине, направляясь в Хартфордшир, и старался заглушить в себе смутное волнение, оставшееся после случившегося перед самым моим уходом из дому.
Я направлялся к лестнице, когда рядом раздался громкий щелчок открывшегося замка, заставив меня подпрыгнуть от неожиданности. Дверь ванной распахнулась, и в коридор прямо передо мной выскочила Фрэн, так что мы едва не налетели друг на друга. Она была абсолютно голая.
– Ой! – Придя в себя от испуга, она обхватила себя за плечи, прикрывая грудь. – Я не думала, что ты уже встал!
– Встал, как видишь. – Волосы у нее на лобке были лишь чуть темней знакомых белокурых на голове. – Могла бы по крайней мере что-нибудь на себя накинуть.
Она отвернулась.
– Извини! – Она, хихикая, засеменила по коридору к своей комнате, подрагивая крепкой попкой. – Я думала, ты еще спишь.
Я пошел вниз, пошатываясь на ослабевших ногах. Я чувствовал неожиданную тошноту, как бывает иногда, когда не выспишься. В тот момент мне показалось, что любовь мужчины к собственной дочери должна со временем не просто становиться меньше, но окончательно умереть. Мне хотелось, чтобы Фрэн жила отдельно от нас.
Остановившись на середине лестницы, я посмотрел через плечо назад и увидел, как мелькнула последний раз ее стройная нагота, когда Фрэн закрывала дверь ванной.
Миллбэнк-Хаус располагался в стороне от деревушки, называвшейся Денхолм и находившейся милях в сорока к северо-западу от Лондона. Я легко нашел его. Дом стоял у лондонского шоссе за высокой стеной, чья протяженность говорила о солидности земельных владений. Сначала я смог увидеть его лишь мельком, поскольку дорога была однорядной, а я ехал по противоположной стороне.
Сквозь решетку промелькнувших ворот я заметил светлое каменное строение восемнадцатого века – большой помещичий особняк с рядом желтых прямоугольников по фасаду – окна, освещенные утренним солнцем.
Прибавив газ, я доехал до ближайшего разворота и вернулся обратно, съехал с шоссе и свернул на частную грунтовую дорогу, которая вела к дому. Ворота были закрыты. Я остановился и вышел из «рейнджровера».
Было прохладно, потому что шел еще только восьмой час утра. От мокрых после вчерашнего дождя земли и листвы пахло влажной свежестью. Едва я шагнул из машины, на проселочной дороге за воротами, придававшей старому дому еще более патриархальный вид, послышался рев двигателя. Я подошел к воротам, посмотрел сквозь прутья, и мое ощущение, что здесь смешались две эпохи, только усилилось: сбоку у дома стоял огромный желтый самосвал. В некотором отдалении, в неглубокой низине, лениво посверкивало широкое искусственное озеро. На противоположном его берегу, на опушке лесочка, стоял покрытый грязью ярко-желтый экскаватор, ощеривший зубастую пасть на небо.
