— Да как же, не станет пан кавалер даже ужинать с нами?! И чем мы заслужили такое небрежение?
Кавалер вновь сорвал с головы шапку:
— Почту за честь трапезничать в обществе такой милой и учтивой дамы.
Кривин хмуро наблюдал за тем, как гусары по одному заходят в терем, оставив возле ворот троих караульных.
— Усадьба, милостивые государи, надежно охраняется, — сказал он свысока оставшимся. — Нужды нет торчать тут у ворот. Шли бы вы к друзьям своим…
— Ты пан, — не сказал, а скорее выплюнул сквозь зубы старший из троих, — нам не указ. Снять караул отсюда может только сам ясновельможный Ходкевич. Так что ступай, не мешай бойцам службу нести.
Кривин, вместо того чтобы разгневаться, вдруг расхохотался.
— Ну и смурной же народ в гусары идет! А я все слушал про вас истории от бывалых людишек, да не верил. И впрямь вы народ удивительный…
— И что же это в нас такого удивительного? — спросил старший.
Кривин ничего не сказал, а отошел в сторону хозяйских палат.
— Из разорившихся шляхтичей, верно, — заметил один из гусар.
— Что так решил? — поинтересовался другой.
— Норову да гонору больно много.
— Гонор есть у всякого в здешнем краю, за кем полторы сотен сабель стоит, — покачал головой бывалый воин. — А манеры у него самые мужицкие. Выбился на войнах из грязи, много такой плесени по-всплывало…
Говоря все это, гусары нарочито повышали голос, чтобы услышала их местная охрана у ворот.
Зная, что Ходкевич не допустит их ссоры с Кривином, желали они задеть простых ратников, показать силу королевской власти, удаль свою да крепость сабель и доспеха.
Меж тем, как говорится, не в коня корм удался. Тот самый ветеран, что ворчал при их появлении, подал голос на последнюю реплику столичных гостей:
— Ваша правда, всякую муть в бурю ветры гонят.
При этом старый воин кивком головы указал на удаляющуюся спину Кривина, чтобы не осталось ни у кого из присутствующих сомнений, о ком идет речь.
— Что, не люб тебе командир хоругви? — с удивлением переспросил гусар.
— А что мне он, птица залетная, — пожал плечами ветеран. — Мы впятером из громобоевой дружины. А эти, — тут он сплюнул прямо себе под ноги, — появились вместе с Маржанкой невесть откуда, словно воронье на мертвечину. Стоило только запропасть пану нашему, как уже и нахлебники с захребетниками пожаловали.
— А ну-ка, рассказывай, — насел на него гусар.
— Так ведь известное дело, — ухмыльнулся ветеран. — Когда в глотке сухо, так и рассказ не от сердца идет.
Один из гусар немедленно двинулся в конюшню и вскоре возвернулся, неся два меха с вином.
