Пленники вечности - Дмитрий Морозов

— И все-таки, — сказал ангмарец, качая головой и вытирая со лба пот грязной рукавицей. — Почему они нас пропустили?

— Говорил бы потише, мордорское отродье, — прошипела Дрель, и добавила уже громче, специально для оставшихся у поворота дороги ливонских дозорных. — Зер гут, майн либер херц.

— Это кто еще херц? — возмутился назгул, все же переходя на шепот.

Девушка только отмахнулась от него.

Они с трудом подавляли желание бросить усталых коней в галоп. Мучительно тянулись мгновения медленной рыси, удалявшей их от ливонцев. Те могли, опамятовав, ринуться в погоню на свежих лошадях. Слева тянулась унылая топь. Справа темнел бурелом, в котором скакуны, если решат их верховые свернуть, непременно поломают ноги. Одним словом, погоня была смерти подобна.

Но на этот раз пронесло. Утонул в болотной дымке ливонский значок, трепетавший над дозорными. Не сговариваясь, они бросили рысаков вскачь.

— Это были не кнехты, — пояснила причину их везения Дрель, — и, хвала светлым валарам, не оказалось в дозоре рыцаря. Пара ландскнехтов дрыхла в палатке, а забитые и зашуганные сервы, которым вручили алебарды и погнали на убой, попросту не рискнули останавливать благородную госпожу (тут она хохотнула) и сопровождающего ее крестоносца.

— Кем угодно был я на ролевых играх, — протянул ангмарец, — но чтобы крестоносцем…

Девушка, которой привычнее было называться на эльфийский манер Галадриэлью, а не всамделишним именем «по паспорту», молча прикоснулась рукой к его щеке, когда кони на миг сблизились. Со стороны, учитывая скорость рысаков, это могло выглядеть как пощечина. Назгул дернулся и скривился, и тут же загоготал во все горло.

Рано поутру, второпях собираясь в конный дозор, он порезался при бритье. Ну никак не получалось у него гладко и бескровно побриться остро заточенным кинжалом. Посему сердобольная Дрель пожертвовала для него величайшей драгоценностью — едва ли не последним куском лейкопластыря, каковым и заклеила глубокий порез крест-накрест.

Сукровица, тем не менее, проступила сквозь ткань, сделав ее из белоснежной грязно серой. Смотрелось это так, словно самый настоящий «фон такой-то», фанат крестоносного движения, нанес себе в молитвенном порыве, граничащем с приступом мазохизма, рану «во имя Богоматери».

— Вечно забываю я про дурную ментальность ливонцев, — отсмеявшись, сказал назгул, когда кони вновь пошли шагом.

— Лучше бы немецкий в школе учил, — откликнулась Дрель, внимательно высматривая в бугрящейся глади торфяника поставленные утром вешки. — Они едва перед тобой шапки заламывать не стали.