Так Мамед и жил — сперва родственники его поддерживали, потом он родственников — отсылал на родину время от времени небольшие суммы, женщинам украшения, мужчинам подарки… Так было принято. И даже когда дядя его Гасан стал сватать ему несимпатичную внучатую племянницу Дину, Мамед особенно противиться не стал. Родственники хотели, чтобы он был женат на своей, на чеченке, — так тоже было принято. Мужчина он был уже зрелый, самое время было обзавестись семьей, по русским барышням Мамед уже погулял, да жена тому не была бы помехой — женился. Среди достоинств Дины было то, что она была особенно молчалива — редкое качество для жены. А красота тут необязательна…
Так и жили — в довольстве, достатке. Детей исправно Дина ему рожала — все мальчики. В мечеть Мамед почти и не ходил — столичная жизнь как-то не располагала. В лени хотелось жить, себя потешить, да и суета одолевала — где машины купить, как потом перепродать, кому на лапу дать… Одним словом, жизнью своей Мамед был доволен, всем, кроме одного: больно ровно она текла, каждый день одинаково. Так и затосковать недолго…
Однако затосковать Мамеду так и не удалось. Налетели в его жизнь непредвиденные события, как хищные птицы. Теперь уж не разберешь — хорошо ли это было, плохо ли… Было — и все. Никуда не денешься. После смерти узнаем…
Приехал к устроенному Мамеду в Москву погостить старший брат, полевой командир. В Чечне в подручных у самого Дудаева ходил. Вроде бы так приехал, ни за чем, по-родственному. Раньше Мамед тоже часто родственников принимал у себя, кормил — а как же, столица, всем хочется на нее посмотреть. Но с братом Мамед особенно не общался, хотя издалека и почитал — как же, старший мужчина в семье, отец уже умер… Так вот брат вдруг как-то нагрянул. Да не один, с людьми… А у людей оружие под одеждой. Расположился на квартире Мамеда, как в степи лагерем. Жену напугал до икоты, дети по щелям забились. Но брат ничего — доволен был, что все мальчики, поиграл даже с ними, кинжалом учил пользоваться… Посмотрел, как Мамед живет, обвел желтым глазом квартиру, в первый день ничего не сказал, а на второй услал волевым жестом Дину в дальнюю комнату, а сам с Мамедом устроился курить и разговаривать.
— Ну что, брат, — сказал он, — нравится тебе в Москве?
— Нравится, брат, — пожал плечами Мамед, — деньги идут…
— А все же лучше родины нет, а? Разве не так? Не скучаешь?
— Скучаю, — согласился Мамед.
— Скучаешь… а пока твой народ борется, ты тут у них прохлаждаешься. Нехорошо…
