Миха повернулся и зашагал к своему подъезду. Леонид какое-то время смотрел ему вслед, затем вздохнул и уныло поплелся домой.
Больше они с Михой не дружили.
4. Настоящая женщина
Вторая попытка поведать о своей тайне произошла год спустя. Леонид тогда закончил школу и на выпускном вечере первый раз в жизни напился. Домой он вернулся пьяным и уставшим. Мать, будучи женщиной строгой, встретила его гневной тирадой. Но Леонид лишь поморщился и отмахнулся в ответ. Мать окончательно вышла из себя. Она подперла кулаками бока и начала отчитывать сына, усевшегося на диван:
— Ты посмотри, на кого ты похож! Забулдыга! Пьянь! Пьяный мужик! Будешь так напиваться — никогда не станешь человеком, так и помрешь под забором, как твой папаша!
— Мне это не грозит, — спокойно ответил Леонид.
— Что не грозит? — подняла брови мать. — Помереть под забором?
Леонид усмехнулся и покачал головой:
— Стать мужиком. — Он поднял глаза на мать и сказал тоскливым, усталым голосом: — Я женщина, мама. Настоящая женщина. Такая же, как и ты.
— Что? Что ты несешь?
— Это правда, мама. У тебя не сын, а дочь. К сожалению, у меня неправильное тело, и с этим ничего нельзя поделаешь. Я — урод, мама. И это ты меня таким родила. Поэтому… — Голос Розена стал жестким и неприязненным, — …поэтому не тебе меня клеймить. Это из-за тебя я такой, ясно? Только из-за тебя!
Мать побледнела:
— Что ты несешь, Леня? Почему ты так говоришь? Что с тобой происходит?
Она села на диван рядом с Леонидом и попыталась его обнять:
— Объясни мне, что с тобой творится?
Розен дернул плечом и скинул руку матери.
— Ничего, мама. Ничего не творится. — Он приложил ладони к лицу. — Господи, ну почему? Почему ты такая, а? Как ты могла ничего не заметить… за все эти годы?
— Сынок, это правда? Ты правду мне говоришь?
Розен убрал ладони от лица и вскочил с дивана. Глаза его яростно блестели.
— Правду? Ты хочешь знать правду? — Он бросился к столу, рывком выдернул верхний ящик и бросил его на пол.
Вещи высыпались из ящика, разлетелись по полу. Мать прижала руки к груди и испуганно переводила взгляд с искаженного злобой лица сына на разбросанные вещи.
— Вот! — крикнул Розен. — Вот, посмотри! — Он нагнулся и поднял с пола помаду и пудреницу, протянул их матери. — Видишь? Это мое! Я крашу губы и пудрю лицо, ясно?! Всегда, когда тебя нет дома!
— Что ты говоришь, сынок? — лепетала мать. — Что ты говоришь?
— То, что слышишь. Хотя… — Он пожал плечами. — …Разве ты меня когда-нибудь слышала?
