Когда никого не было дома, Леонид доставал из шкафа этих старых кукол и с удовольствием возился с ними, пока мать не возвращалась с работы. Тогда он снова прятал кукол в шкаф и напускал на себя неприступно суровый вид.
Но игра в куклы была лишь половиной его тайны. Самое главное (и в то же время самое тревожное и самое страшное) заключалось в том, что Леонид чувствовал себя… девочкой. В детстве он часто доставал из шкафа платья матери и с упоением разглядывал их, еще не отдавая себе отчета в том, откуда приходит это упоение, с чем оно связано. Возможно, ему хотелось примерить эти платья на себя, но мысль об этом была такой ненормальной и постыдной, что он прятал ее в самые темные закоулки своего сознания, в надежде, что она никогда не выйдет на свет.
Но долго так продолжаться не могло. Однажды, когда Леониду было двенадцать лет, он не сдержался: быстро скинул футболку и трико и, почти не соображая, что делает, надел материнское платье. И в то же мгновение мир переменился для Леонида Розена. Он почувствовал в душе такую сложную гамму чувств, что ни за что не смог бы выразить ее словами. На него вдруг накатили покой и умиротворение, словно он наконец-то обрел свое естество, стал тем, кем давно должен был стать. С тех пор он уже не скрывал от себя своего пагубного пристрастия.
В четырнадцать лет Леонид заработал свои первые деньги — он два летних месяца провел у двоюродного дедушки в колхозе, пропалывая овощи и выпасая лошадей. На половину заработанных денег Леонид купил себе помаду, пудру и разнообразную бижутерию, объяснив продавщице в магазине, что покупает все это для своей девушки.
— Да ты настоящий Дон Жуан! — рассмеялась в ответ продавщица. — Но ты ведь, наверно, ничего в этом не смыслишь? Давай я тебе помогу выбрать.
У продавщицы оказался хороший вкус и болтливый язык. Она примеряла бижутерию на себя, рассказывая Леониду, что и когда следует надевать, объясняла ему, какой цвет помады нынче в моде, и так далее. Это был первый урок женственности, который получил Розен.
Покупки он спрятал у себя в столе, забросав их сверху всякой всячиной — альбомами с марками, набором оловянных солдатиков, старыми учебниками и тому подобной чепухой.
С этого момента жизнь Леонида окончательно переменилась, она стала насыщеннее и счастливее, но вместе с тем и сложнее. Наряду с неизмеримым наслаждением, которое давала ему возможность хотя бы ненадолго почувствовать себя женщиной, в душе Розена появилась тягостная и неискоренимая тоска — тоска по возможности быть самим собой.
