Генрих сел на лавочку, рядом с Леней Розеном.
— В самоволку, что ли, зовут? — спросил Розен.
— Ну.
Леня внимательно посмотрел на Генриха.
— А ты? — спросил он.
— А я не собираюсь, — ответил Боровский.
— Ясно.
Некоторое время они молчали. Генрих незаметно поглядывал на Розена. Парень и впрямь был очень красив. Точеный профиль, нежная кожа, бархатистые глаза — прямо Ален Делон в молодости. Леонид перехватил взгляд Генриха, и тот поспешно отвел глаза. Теперь уже Розен разглядывал лицо Боровского. Это вывело Генриха из себя.
— Чего ты на меня так смотришь? — сурово спросил он.
Розен усмехнулся:
— Да так, ничего. Нравишься ты мне.
Боровский повернулся к Розену и сдвинул черные брови:
— В каком смысле?
— В прямом, — с прежней полуулыбкой, полуусмешкой ответил Леонид. — Как мужчина.
Боровский покраснел и торопливо оглянулся — не слышал ли кто признания Розена? Но рядом никого не было, бойцы сгрудились у турника. Леонид заметил беспокойство Боровского и сказал с какой-то непонятной печалью в голосе:
— Да ладно, Генрих, не напрягайся, я пошутил.
— А я и не напрягаюсь, — отозвался Боровский, стараясь придать своему голосу легкомысленный тон.
— Вот и молодец, — ответил Розен.
Несколько секунд они сидели молча, не глядя друг на друга. Обоим вдруг стало страшно неловко. И если преобладающим чувством Боровского был стыд, то Леня Розен чувствовал только боль.
Наконец он поднялся со скамьи, тихо произнес: «Так держать, Геня» — и, по-прежнему не глядя на Боровского, направился к остальным парням.
Генрих посмотрел ему вслед и почувствовал непонятную тоску. Он понял, что то, чего он так боялся, произошло. И произошло давно. Теперь уже можно… нет, нужно было себе в этом признаться.
Это было через несколько дней после той памятной драки с «дедами». Едва только улеглись страсти, Леонид Розен подошел к Боровскому и сказал:
— Твои синяки уже проходят. Ты стал выглядеть лучше.
— Хочется верить, — усмехнулся в ответ Генрих. — Ты тоже неплохо выглядишь.
Розен улыбнулся своей ясной, чистой улыбкой.
— Да, — сказал он. — Шрамов на лице не останется, а это самое главное. Ты ведь знаешь, как важна для актера внешность.
— С твоей внешностью все в порядке, — заверил его Боровский. — Так что держи хвост пистолетом. Мы еще автографы у тебя брать будем.
Он хотел хлопнуть Розена по плечу, но сдержался. Внутренний голос сказал ему, что этого не следует делать, что проявлять дружеские чувства таким пацанским способом будет не совсем кстати. Слишком уж хрупким и нежным цветочком был этот Розен, слишком уж женственным. Хотя дрался он, конечно, как лев. Генрих улыбнулся своим мыслям.
