Вдали от дома, вблизи от дома
1
Хорошо, безлунная выдалась ночь. Только вот идти приходилось на ощупь. Утя с Зайцем, пока лодку несли на себе, три раза на землю с ней падали. Лодочку эту еще Летяй, Утин отец, своими руками выдолбил. И как ни горько Уте было с ней расставаться, а Ягодке он не мог отказать – он это только недавно понял – ну вот ни в чем.
Ягда и Щука ждали мальчиков на берегу. Хорошо, конечно, что темная выдалась ночь, а только всё время приходилось попискивать – тоненько, чтобы на мышек выходило похоже, чтобы мальчики их нашли. Потому что по-птичьи кричать было никак нельзя – тогда бы дозорные спохватились, а может, и хуже того – всё Селище поднялось. Попискивали, зябко ежились. А потом Щука тихонько вздохнула:
– Нет, я бы так никогда не смогла. Там же земля степняков! А потом? Вдруг земля совсем кончится! И как свалишься за ее край!
– И свалюсь, – устало сказала Ягда. – Всё лучше помолвки этой!
Она о стольком сегодня уже передумать успела, что никакие Щукины страхи не могли ее испугать.
– Ты к Степунку не забывай, заходи, – попросила. – Он любит, когда с ним разговаривают.
– А он что? – удивилась Щука, громко, во весь голос: – Он разве понимает по-нашему?
Поэтому мальчики их и нашли. Сначала лодчонку вперед толкнули, а потом сами со склона съехали. С земли поднялись, отряхнулись, и молча стоят. Потому что Утя от слов боялся расплакаться. А Заяц, с тех пор как Удала словам учить стал – всякий день по четырем-пяти новым – себя уже взрослым почувствовал и попусту слов не ронял.
И тогда Ягда решила сказать – так сказать, чтобы всем запомнилась эта минута.
– Внуки вепря! – и помолчала. – А ведь я была бы вам хорошей княгиней.
И Утя сразу захлюпал носом и молчком сунул ей в руку весло. А Заяц сказал наконец:
– Береги тебя Перун!
И Щука добавила:
– И Мокошь храни, и Дажьбог, и Стрибог тоже!
– Лодку на воду! – повелела Ягда.
И мальчики подтолкнули долбленку в реку. Ягда в нее уселась, в ноги поставила мешочек с орехами и сушеными ягодами, на плечи набросила покрывало из беличьих шкурок. Потом оттолкнулась веслом. И всё – кругом была лишь вода и ночь. И были они одинаково черного цвета.
– Мы будем ждать тебя всегда-всегда! – это был Утин всхлип, но как же он был уже далеко.
Ночью было невозможно представить, что вокруг – еще знакомые берега. Потому что ночь незнакомым делает всё. Сам себе человек среди ночи и то почти незнаком. Бесстрашной девочкой была Ягда, но это – среди дня. А сейчас, чем уже становилась река, чем ниже склонялись над нею ивы, вдруг хлесткими ветками ударяли в лицо, тем делалось ей страшнее. А когда на небе появилась луна – девочка так ждала ее мерного света! – прежде невидимые деревья превратились в чудовищ. И каждое норовило ее испугать: или бросившись с шумом к воде, или только лишь корень свой скрюченный к девочке протянув, будто огромную волосатую лапу. А еще деревья зачем-то ухали разными птичьими голосами. Или жутко подмигивали светляками. Иногда над самой ее головой проносились летучие мыши. Или кто-то вдруг сильно толкал лодку снизу – хорошо, если дух реки, а ведь это могли быть и души утопленников…
