А только когда пришли они темной ночью на капище и когда объявил ему Жар, что теперь у них Велес должен быть первым богом над всеми другими богами, а идолов Мокоши и Перуна убрать надо с капища, а еще лучше сжечь и золою новую пашню присыпать, не поверил ушам Родовит, осторожно сказал:
– Мой сын, рожденный лучшей из женщин…
А Жар будто этого только и ждал.
– Да, – сказал, – кстати! О маминой воле! Ты не забыл? Или я забыл тебе это сказать? Одним словом, отец, твой княжеский посох… ты ведь стар уже… должен мне перейти! – и не дав Родовиту опомниться: – А чтобы Ягода не осталась в обиде… Я так думаю… Я женюсь на ней, вот.
Родовит опустился на землю. Потрогал рукой росистые травы и теплу росы удивился. Еще холоднее росы была сейчас у Родовит рука.
– Сын мой! А все-таки вы с Ягодой – брат и сестра! – голос у князя дрогнул.
– Совсем ты ослаб, отец! А потому мы больше тянуть не будем! Завтра же скажешь людям о нашей помолвке! А не то…
– А не то? – эхом ответил князь.
– Идолов этих твоих подпалю, как сухую траву! – и по черной земле струйку огня гулять отпустил.
Обернулся к Перуну и Мокоши Родовит – тяжело, хмуро чернели боги, а лики их струйку земного огня отражали – будто молниями лики их передергивались.
– Надо спросить у богов, – тихо сказал Родовит.
– Я у них уже спрашивал! – хмыкнул Жар.
– Как ты смел?!
– Ладно, отец, ты устал! Отдыхай! Ночь до утра – вся твоя! – и обратно, к дому большими шагами пошел.
А что из-под ног у него во мраке выпрыгивало: может, ящерицы, лягушки, а может, и Велес нечисть свою наушничать подослал, – Жар не знал, наступил какому-то мелкому гаду на хвост, ногою покрепче прижал:
– Скажешь Велесу: завтра – моя помолвка! – а потом уже отпустил.
Слово свое Жар сдержал – лишь до утра дал отдохнуть Родовиту. А утром один из мечей вынул из сундука и стал им фигурки богов колоть – все подряд, которые в углу, возле постели Родовита стояли. Колол и приговаривал:
– Кому княжить? Мне! Кому Ягоду в жены брать? Мне! Кому княжить? Мне! Кому Ягоду в жены брать? – и так, пока всех богов в мелкую щепку не изрубил.
Закрыл лицо рукой Родовит и горько заплакал. А Ягде заплакать было никак нельзя. Потому что все невесты перед свадьбою плачут. Так уж заведено – с беззаботными своими годами прощаются. Нет, не плакала Ягда, сухими глазами на Жара смотрела. А думала про корзину, в которую Жара хотели было уже положить и вниз пустить по реке – давно, когда он родился только, – а потом спросили совета богов и корзину пустою в реку забросили.
