А у Ягды голос пропал. И все силы пропали. Села рядом в траву, только слезы катятся по лицу. А когда вернулся к ней голос, спросила:
– Он живой?
– Он живучий! – и опять Удал его на руки подхватил, сам решил к Ладе в дом отнести.
А Жар уже далеко был от княжеского двора. Через Селище змееныш бежал, а куда бежал, сам не знал. Знал одно: если степняшка сгорел, ему, Жару, не поздоровится. Засадит его в холодный, темный погреб отец. А уж сердобольная Мамушка с Ладой какой-нибудь наговор совершат и порчу на него наведут… И чтобы опередить их, чтобы от них защититься, выбежал в поле Жар и к кургану княгини Лиски свернул.
Добежал до кургана, припал к нему ухом, послушал, не заговорит ли с ним мать первой, – нет, молчала земля, тогда Жар начал так:
– Зачем ты меня родила уродом? Зачем родила и бросила? Они меня гладят по голове, а сами боятся, что у них от этого бородавки вылезут! А ты бы меня иначе, ты бы ласково гладила, да? – И опять ухом землю послушал. – Плохо мне, мама. Мамочка, они все меня обижают! Наведи на них порчу из-под земли! На Ладу, на Мамушку и на Ягоду тоже! Пусть она… пусть она…
Не успел Жар придумать для сестры наказания, – потому что всем телом своим звериным вдруг страх ощутил. Вскочил он с земли, оглянулся и обмер – из ближайших кустов смотрела в него пара глаз, как железные наконечники, острых. Вскрикнул змеёныш и побежал. Хотел в Селище ринуться. А только волк – и до чего же огромный, с белым густым загривком, – в три прыжка отрезал ему путь домой. На тропе сел, ощерился, клыками острыми лязгнул.
Что было делать Жару? Облился он потом и на нетвердых ногах в лес побежал.
Долго бежал змеёныш по лесу. Всё страшнее, всё гуще делался лес. А если и видел он между деревьями слабый просвет и к просвету сворачивал, тут как тут серый волк перед ним вырастал и рычал, и снова гнал его в самую чащу.
Вот и новый просвет – между громадными черными елями. Уже без надежды кинулся к нему Жар… Осмотрелся – нет волка. И обрадовался, на светлое побежал. Вот и синее небо над головой.
А только небо хотя и светлело, земля под ногами все жиже, все неуверенней делалась. Пробежал по ней Жар еще немного, глядит, одни кочки вокруг. Да это ведь топь. Велесова, должно быть! И вот уже ногу стало страшно поставить – только ряска да пузыри кругом.
Замер Жар, скосил глаза к небу:
– Мама княгиня, папа князь, кто-нибудь! Заберите меня отсюдова!
И услышал вдруг:
– До чего же он видный!
– Красавец!
