Петя вежливо посмеялся. А я подумал, не рассказать ли ему про княгиню Улусову, но решил воздержаться, поберечь Петины нервы. У него впереди была еще добрая половина рабочего дня. Да и у меня тоже…
Вечером я напросился в гости к Вале Цыбиной…
Дверь открыла моложавая женщина лет пятидесяти с гаком. Величину гака я не сумел установить, но профессию угадал – Валина мама была учительницей. По удивленному взгляду, которым она меня встретила, я понял, что представители сильного пола редко переступают порог этой тихой обители. Валя с мамой жили вдвоем. Я было подумал, что моложавая учительница изумится еще больше, узнав, кто я, но ошибся – Валя держала маму в курсе событий.
Обыкновенная двухкомнатная квартира выглядела пустоватой. Может, потому что мебель была низкой. Может, потому что на стенах почти ничего не висело. А приглядываться к тому, что висит на стенах, меня научил Бурмистров. Он даже термин такой придумал «стенная психология». Произносил он его всегда с усмешкой. Однако начальник мой был убежден, что внимание к тому, что висит на стенах в квартире, помогает в какой-то мере постичь, с кем мы имеем дело: с накопителем или мотом, с эпигоном или оригиналом, с верхоглядом или глубокой натурой.
– Без допусков тут, конечно, не обойтись, – рассуждал Бурмистров все с той же усмешкой. – Моя мерка не шаблон, но, если ее применять разумно, учитывать разные привходящие обстоятельства, стены квартиры могут многое рассказать о ее хозяевах даже тогда, когда сами они к откровенности не расположены.
Словом, Бурмистров научил меня приглядываться к тому, что люди вешают на стены в своих квартирах. И мне кажется, что ковры, картины, фотографии, иконы или рыболовные сети, которыми кое-кто опутывает свой быт, – все это ключики к замкам характеров, к тому, что с небольшой натяжкой можно назвать внутренним миром человека.
А на стенах комнаты, в которую я вошел с Валей и ее мамой, почти ничего не висело. Почти. Здесь была только большая фотография стоящего на хвосте дельфина. Он улыбался. Я сел так, чтобы видеть его лукавую улыбку. Дельфин мне очень понравился. Валина мама сказала, что приготовит чай, а Валя уселась против меня, подперла щеку кулачком и стала ожидать вопросов. Настроение у нее было минорное. Я вскользь поинтересовался, не писала ли ей Лира.
– Нет, – сказала Валя. – Да и зачем?
Ее «зачем» прозвучало вполне естественно. В нем слышалось искреннее недоумение. Действительно – зачем? Лира, уезжая в «Массандру», не предупреждала Валю о том, что будет писать ей. И вообще у них нет никаких обязательств друг перед другом… Зачем?… Зачем я ее об этом спрашиваю?
