– Я на полу-то недолго валялся. Вскочил, как есть, подумал: «Дедушка-то где? Не сбросило ли?» Он на брюхе на самом краю печи лежал и меня выспрашивал: «Степа, чавой-та ета? Степа, чавой-та ета?» Мокрый был и белый, белый… Земля-то навроде еще билася, пол под ногами ходил, а может, и ноги у меня тряслися. Ужас!…
…Куда оно делось, это солнце, никто понять не мог. Вроде бы только что светило. Да так, что вмиг исчезли тени. И свет, столкнувшись со светом, лишил землю привычных и милых очертаний. Все вдруг, от малой былинки до кедра, оказалось не таким, каким было вечно, исчезли краски, привычная объемность мира, теплота, ласковость, исчез Свет Сущего…
Кто-то разглядел, что из того огненного шара снизошел, тоже огненный, столб, и на мгновение возникло словно бы громадное дерево с круглой огненной кроной, кто-то отметил, что бушующий этот ком света словно бы выбросил из себя еще один шар, который стремительно помчался к земле, но другие утверждали, что никакого другого шара не было, но само это полыхание, это солнце, кинулось вниз по косой…
Многие видели, и многие видели по-разному. Но то, что движение того загадочного огненного тела прекратилось и оно сколько-то недвижимо висело над землей, – видели все. И был гул…
А потом словно бы взрыв, трясение земли и стремительное движение прочь, взлет и та же грохотня, но теперь затихающая, и затухание неистового огня – все меньше, меньше, и вот его уже едва можно различить в белом громадном небе, и вот его уже нет, и затихает, и мельчится гром, исчезает вовсе… Был – и улетел…
Был? Где? Над Великой котловиной, над, пожалуй, самым гиблым из всех гиблых тех мест, над гнилыми топями болот, где зыбуны колышутся под неосторожным шагом и тонкая истлевшая пленка, словно затянувшая гнойник, лопается, распадается, и зловонная трясина вспухает громадным мутным пузырем.
Землю в этом месте словно продавила какая-то первозданная сила, устремив в эту впадину все мутные, гнилые воды, загородив ее от случайного каменным ожерельем невысоких гор, многие вершины которых как бы стесала, ровно срезала та же невиданная сила в непредставляемо далекие времена. И тайга там, вырываясь из болотных топей, тоже поднималась стеною, уберегая от случайного, непроходима и угрюма…
И зверь ушел в тот день из тех мест, поднялись и улетели лебеди с озера Чеко, и рыба хлынула с верховьев… И только камень и тайга были свидетелями совершившегося.
Камни остались немы. А тайгу, словно гигантским веером, уложило на десятки километров строго по Большому кругу, дерево к дереву, корнями внутрь, верхушками наружу.
