Потом было Большое камлание, на котором Большой шаман объявил о светопреставлении. Началось по тайге движение…
– Зачем наряжалися, сказать не могу. Ну так вот, как к празднику, рядилися. Конечно, какой уж это праздник, если конец свету! А может, вовсе и не конец? Может, только преставление. Не знаю. Врать не буду. Одно скажу – тунгусы чего-то ждали.
И вот тебе грохотня идет по небу.
Дедушка у нас старый на печи лежал. Он дня своего ждал. В чистом во всем, борода, как миткаль, белая, волос-то на голове, поди, и не осталось, а череп такой розовый, чистый. Он с тунгусами долго жил, по-ихнему лопотал. Я о дедушке, конечно, вспомнил. Привскочил, конечно, на крыльцо. Шарюсь по небу – чисто вокруг, небо-то, как сейчас, белое-белое.
И – ах! Вдруг в небо то второе солнышко выкатилось. Это-то, наше, мне, значит, в темечко печет, а это, значит, катит в глаза. Глядеть не можно – черно все сделалось. Я в избу заскочил, а это новое-то солнышко в это вот окошко вошло и по печке вот так движется…
Дом стоял, как большинство русских домов по северным рекам, окнами на восток и юг. Одно окошко выходило на северо-запад, и в него светило «солнце», ложась багровым отсветом на белую стенку большой русской печи. Отсвет этот перемещался справа налево, к востоку. А в остальные окна и в другую стенку печи падало обычное солнце…
– Я гляжу, как палит по печи солнце с того окна, аж рот раскрыл. Никогда такого не было. А грохотня катит и катит. Спасу нет. Дедушка на печи сел и громко, в голос, молитву запел. Поет и мне: «Степка, молися! И все молитеся! Свершилося… Пришло…»
Какой тут молиться! Бежать бы куда! А некуда. Везде грохотня. И огненный шар в нас метит. Полоз, полоз по печи… Да и остановился. Стоп… Я в окно глянуть боюся, а на печи, вижу, – встало. И тут как сорвалося, чиркнуло по печи и скрылося. А гром стоял – ужасть. Затряслася земля, меня на пол повалило, а окошко как словно кто выдавил, так стеклом и брызнуло…
Возникший в чистом, безоблачном небе огненный шар приближался к земле с растущим грохотом. Он на глазах увеличивался, пламенел и настолько налился мощным огненным светом, что на него невозможно стало смотреть. В какой-то неуловимый миг страшный грохот перешел в непрерывный гул, и шар этот, прекратив движение, завис над землей, как зависает над горизонтом предзакатное солнце. Время этой остановки трудно определить, но огненный тот шар не двигался – настолько, что это могло отметить и потрясенное случившимся человеческое сознание. Шар стоял…
