— Потерпи, парень. — Арсений ухватил голову за длинные волосы. Недолго тебе мучиться.
— Сбираешь, значит? — раздался за спиной насмешливый голос.
Арсений оглянулся. Трое парней в желтых клеенчатых куртках обступили его.
— Вы засеяли, я сбираю. — Арсений спрятал отрубленную голову в мешок, краем глаза наблюдая за парнями.
— Человечинки захотелось! — крикнул один из них, по всему видно главный, и нацелился пнуть Арсения в лицо.
Но ботинок угодил в пустоту, а главняк растянулся на асфальте. По горлу его как будто полоснули ножом, он не мог ни крикнуть, ни вздохнуть и лишь судорожно колотил руками и ногами по мостовой. Второй желтокруточник впечатался в стену да так и остался стоять, будто приклеился к серому фундаменту. Третий… Тот пустился наутек.
— Вот что я скажу, ребята, — проговорил Арсений, взваливая мешок на спину. — Вы свое дело сделали — и уходите. Вовремя уходите. Никогда не стоит продлевать удовольствие.
— Голова, — прохрипел главный. — Голова и рука… правая… остальное бери…
— Нет, господа потрошители, мне нужно все, до последнего мизинца, отвечал Арсений и, подкинув мешок на спине, зашагал по улице.
Она сидела у окна и ждала. Ждать… Како упоительное, почти сладострастное занятие, затягивающее, как водка, одуряющее, как любовь, способное поглотить целую жизнь. Она гордилась тем, что умела ждать. Из этого умения, как из волшебного корня, выросли три великих добродетели-порока: терпение, смирение, прощение.
…Двадцать лет, почти двадцать лет лежал Сергей бездвижным бревном на кровати. Или сидел у окна в инвалидном кресле, никогда не покидая квартиры.
— Не хочу унижаться, — повторял Сергей.
Каждый день она массировала его до времени одряхлевшее тело, мыла в ванной. Но вместо благодарности с его губ слетали плевки ругательств. Он корил ее за то, что Эрик умер, а она выжила, за то, что она не может больше иметь детей, хотя он, вернувшийся полупарализованным с войны, вряд ли мог стать отцом. Ольге казалось порой, что не может он быть таким злобным и подлым, но лишь изображает злобного и подлого, хочет, чтобы она не выдержала и ушла, бросила его, дала ему право окончательно озлобиться на весь мир.
Помнится, блузку она сшили себе к празднику: такая милая получилась: ситцевая, с воланчиками. Надела, подошла к Сергею.
— Смотри, Сереженька, красиво? Нравится?
А он улыбнулся странно, криво, поманил пальцем. Она наклонилась, и тогда он вцепился в ворот и разорвал блузку от горловины до низу.
