– Да, – сказала сиделка, – к ней можно, мадам Валлон как раз ушла немножко отдохнуть… Да, да, опасность миновала.
Иветта улыбнулась, когда он вошел, а ему стало страшно. Хоть она и улыбалась, но видно, ясно было видно, что она много выстрадала, и от этого становилось страшно.
– Бедняжка моя! Тебя оперировали? Все сошло благополучно?
Он сел на белый стул возле белой эмалированной кровати. На окне висели кисейные в мушку занавески, стены были выкрашены небесно-голубой масляной краской, на столике, накрытом кружевной салфеткой, стояли цветы… Но эмалированные сосуды и особый больничный запах скрыть было невозможно.
– Ничего особенно и не было, – ответила Иветта и подняла на него усталые глаза. Совсем не ее глаза. Ему вдруг показалось, что она теперь вдвое старше его… У нес были глаза женщины со всем опытом женской жизни и женских горестей. Ох, эта непостижимая Иветта…
– Тебе не все вырезали? – сухо спросил Андре. Это был не просто вопрос, а следовательский прием, ловушка.
Иветту его вопрос как будто ничуть не удивил. Впрочем, ее ведь не разберешь. Это одинаково могло означать и непонимание, и признание, а возможно, это была хитрость. Андре расстегнул кожаную куртку – ему вдруг стало жарко.
– Нет, – ответила Иветта, – мне ничего не вырезали, вообще это был пустяк…
У Андре не хватило мужества допытываться.
– А что с папой? – спросил он.
– Папу отправили в Германию.
Деде не стал больше спрашивать и вскоре ушел, он был измучен не меньше Иветты. Он не знал, что думать, не понимал, что это – жертвенность или бесстыдство.
Когда он приехал опять месяц спустя, Иветта была уже на ногах, если только эта не очень молодая и не очень красивая женщина была Иветта. Она стояла за прилавком и занималась с покупательницей.
– Я не могу свалить всю работу на маму, – сказала она, когда за покупательницей захлопнулась дверь. – Мама совсем затормошилась…
Мадам Валлон не давала ей покоя:
– Не стой, Иветта, тебе нельзя стоять. Покупательницы не понимают, что я чуть не лишилась дочери. Деде! Она потеряла пятнадцать кило! Иветта, деточка, сядь, прошу тебя, сядь!..
Мадам Валлон была растрепана, в стоптанных башмаках и не первой свежести халате. Магазин тоже был неприбран, загроможден коробками; повсюду были разбросаны товары, на спинку стула наложили столько вещей, что он упал… В комнате позади магазина от сваленной в углу кучи угля на всем, к чему ни прикоснешься, лежала черная пыль – на кусках ткани, на картонках, на образчиках, уголь скрипел под ногами. А главное, и там, и в самом магазине было полутемно – вместо огромных стекол витрины кое-где забили фанерой.
