* * *
К полудню Дарья добралась до турбазы. Первым делом разыскала домик, в котором, как обещал Гриша, будут жить только он и она. Увидев, что дверь заперта, девушка поставила на крыльцо изрядно надоевшие сумки и поспешила снять с себя пропитавшуюся потом футболку. Никто не обратил ни малейшего внимания на этот стриптиз, поскольку голого молодого тела было хоть отбавляй. Нет, грудь у нее была прикрыта, хорошо, правда, мама не видит ее бикини. Весьма, надо сказать, откровенная вещь. Темно-синие веревочки, прикрывающие сосочки. Грудки так и просятся на улицу.
Два огромных жлоба, расположившись под тенью ивы, резались в карты. Оба были намного мощнее Гриши и если учились в том же институте, что и она, то большую часть времени явно проводили не на лекциях, а в тренажерном зале.
«Надо же так раскачаться. Никто лучше медиков не знает, как принимать нужные стимуляторы».
А вот и девчонки. Приближаются к ней. Пятеро. Все загорелые. Одна из их группы, черненькая, Лизочка.
– Привет, Дарья, давно приехала? – поинтересовалась она, притормозив.
– Вот, только что, – Даша кивнула на вещи. – Ты хорошо загорела. Когда успела разделаться с сессией?
– Часть сдала досрочно. Попала в первый заезд, останусь еще и на второй.
Даша не могла похвастать крупными успехами в учебе и уж тем более никогда ничего не пыталась сдать раньше времени. Она была середнячком. Пила изредка пиво, прогуливала казавшиеся скучными лекции, трещала с девчонками по любому поводу и не очень-то стремилась выделиться.
– Тебе повезло, вода прогрелась, – не прекращала монолог коротконогая полногрудая Лизочка. – Так что ты ничего не пропустила, все веселье впереди. Ты одна?
Вопрос не в бровь, а в глаз.
– Не знаю.
– Ясно. Будет минутка, забегай в двадцать седьмой домик.
«Зад у нее шире моего раза в полтора», – решила Дарья и вытащила зеркальце, рассчитывая привести себя в порядок и отправиться за ключом и постелью к завхозу.
Осмотр начался сверху вниз. Высокий лоб – это от папы. Папа погиб в Анголе, а лоб остался. Хороший лоб, ровный. Брови. А брови чьи? Папины или мамины? Они черные, значит, тоже папины. Глаза. Она любила свои глаза. Их можно было совсем не подкрашивать, настолько выразительны они были. Большие, зеленые, как у кошки. Чистый изумруд. Говорят, кровинка от бабушки вмешалась. Бабушка, земля ей пухом, была балериной. И своим взглядом могла либо унизить человека до крайности, либо вознести его до небес.
Прямой, чуть вздернутый носик. Он-то уж точно мамин. А вот губы ее собственные. Верхняя потоньше, нижняя потолще. Подбородочек. Вот подбородочек ей почему-то никогда не нравился. Дарье казалось, что он слишком уж острый. Хотелось бы чуточку покруглее, помягче, зато когда она сердилась, ее лицо принимало столь воинственное выражение, что самой ей становилось не по себе. Она даже репетировала злость перед зеркалом. У нее здорово получалось. Стерва – всем на загляденье, прямо как в кино.
