— Одно меня беспокоит, — задумчиво сказал Алексей. — Конечно, это все нелепо, а если клад и правда проклят? Боярин Тихон, потом купец Ручников, мрачная статуя плакальщика.
— Сказал тоже! Это когда было! — усмехнулся Никита.
— А странная смерть Феди? — напомнил Корсаков. — Вдруг здесь есть какая-то связь с кладом?
— Федька, ты уж меня прости, всегда был с придурью. Чего стоили одни его подземные походы? Какого, скажи мне, хрена, он хранил четыре газовых баллона в доме? Сарая у него не было? — недовольно сказал Бурьин.
Корсаков вспомнил, что лет десять назад, когда дилерство только зарождалось, Федя вдруг загорелся изучать подземную Москву, завел шахтерскую каску с фонарем, купил охотничьи сапоги и ночами бродил под землей, спускаясь в канализационный люк где-то в Замоскворечье. Он утверждал, что центр Москвы, точно капиллярами, пронизан подземными ходами и вполне возможно, например, спуститься в люк на Сретенке, а вынырнуть где-нибудь на Волхонке, у Москвы-реки.
Федя взахлеб рассказывал, что подземные дороги соединяются с метро и бомбоубежищами, с секретными линиями правительственной связи, но все это для него, историка, малоинтересно, главное, что в некоторых местах можно обнаружить многослойную кладку времен Ивана Грозного, которая ведет от бывшей Пыточной башни к Кремлю, ответвляясь к Москве-реке, очевидно, чтобы царь и его ближние бояре в случае заговора или стрелецкого бунта смогли быстро покинуть город.
Как-то раз Громов уговорил Алексея и одного тихого парня с юрфака по фамилии Бахрушин совершить с ним подземное путешествие.
Они спустились под землю недалеко от «Боровицкой» и, не особенно доверяя рассказам Федора, стали пробираться вдоль труб. Вначале идти приходилось по колено в грязи. Пахло крысами и дохлятиной, под ногами чавкала вода, и у Корсакова порой возникало ощущение, что где-то рядом есть выход канализационных стоков.
В одном из люков Бахрушин обнаружил мумифицировавшуюся облезлую кошку, прибитую кем-то к стене, и его вывернуло. Они стали уже злиться на Федьку, затащившего их в такую дыру, когда тот вдруг остановился и осветил фонарем расшатанную ржавую решетку, за которой начиналась дорога уже без труб, ведущая куда-то под Старый Арбат. На решетке болтался совершенно новый замок, но три прута были отогнуты таким образом, что вполне можно было пролезть.
— Это я распилил в прошлый раз, — сказал Громов.
Они проскользнули между прутьями и пошли под Арбатом. Ход, помнится, был низковат, и Корсакову, самому высокому из троих, приходилось основательно пригибаться.
