Корсаков от всего сердца перекрестился.
Конвой хрустел снегом, гремел задубевшей на морозе амуницией. Кашлял и сплевывал, через раз поминая черта и всю его родню. Нервно всхрапывали и били копытами кони.
Начальственный голос приказал выводить арестантов.
Загремел замок. Дверь возка, треснув накопившейся наледью, распахнулась. В протухшую атмосферу повозки ворвался свежий морозный воздух. Этапники заворочались, заохали и залязгали кандалами.
— Фу-у, черт! — Выплюнул пар изо рта конвоир. — Дух такой, что помереть можно. Выходи, мать твою!
— Веди их во двор. Расковать — и по камерам, — раздался неподалеку все тот же начальственный голос.
Корсаков первым спрыгнул на снег, щурясь от белизны, разлитой вокруг, осмотрелся. Обычный острог. Каких перевидал с десяток.
— Этого в первую очередь! — офицер ткнул в него пальцем.
— Пшел! — солдат подтолкнул Корсакова в спину.
Через распахнутые ворота Корсакова ввели во двор, огороженный от деревенской улицы частоколом.
Кузнец мастеровито сбил кандалы. Корсаков с облегчением встряхнул руками. Выдавил счастливую улыбку. Он понемногу учился простым арестантским радостям.
— Ну-ка, иди сюда, морда каторжная! — Офицер в тулупе, наброшенном на голубой мундир, поманил его пальцем.
Корсаков покорно подошел.
— Прошу прощения, господин полковник, — глядя в сторону, сказал офицер. — В присутствии нижних чинов, вынужден обращаться к вам исключительно в таком тоне.
Корсаков слишком устал и отупел от смрада, чтобы удивиться.
— Я лишен всех званий и наград. И вы, сделайте одолжение, не упоминайте моего звания.
— Но заслужили вы их, не шаркая ножкой на балах! — с неожиданной горячностью возразил поручик.
— Увы, это все в прошлом.
Поручик насупился.
— Ночь вы проведете отдельно от этапа, — невнятно, чтобы слышал только Корсаков, произнес он. — Попаритесь в бане, отдохнете. Выспитесь в мягкой постели…
— Право, не следовало утруждать себя…
Поручик, казалось, его не услышал.
— К сожалению, это все, что я могу для вас сделать.
— Благодарю вас, господин поручик.
— Не стоит благодарности. — Он замялся. — Я действую не по собственной воле. Это все, что я могу вам сказать. Я дал слово молчать.
Корсаков не поверил глазам, когда жандармский офицер сложил пальцы правой руки в масонском приветствии. Ответить тем же мудреным жестом Корсаков не смог, передавленные кандальными кольцам кисти все еще были мертвыми.
Поручик жестом подозвал солдата.
Корсаков привычно заложил руки за спину.
