– А почему ты говоришь, что не будешь больше в колокол звонить?
– Почему не буду звонить? Ну опять-таки из-за этого самого плота. Ведь все они думают – что бы я им ни говорил, – будто это сделал я, да теперь еще и отпираюсь. Так разве меня здесь будут держать! Пробст – тот уж, будь уверен, приклеит мне беленькие крылышки, как у голубка, чтобы полетел я с колокольни вниз и – бац! – прямо в трактир или там куда попало. Уж я ему говорил – давайте подымем плот со дна, не все ли равно, как он туда попал, один черт, – и пусть себе ребята катаются. А потом, говорю, можно приставить к нему сторожа с дубинкой, пусть дубасит каждого, кто ни подойдет. А пробст все свое: «Сие злодеяние надо вывести на чистую воду, сие злодеяние надо вывести на чистую воду». Я ему опять: «Давайте, говорю, подымем плот со дна реки – вот и выйдет это злодеяние на чистую воду». Да где там! «Нужно дознаться, кто это сделал!» Словно бог знает что такое стряслось. Шла бы еще речь о куче денег, тогда стоило бы разговаривать, а то эка важность – десяток трухлявых бревен в реке затонул! А он вопит так, будто уже всемирный потоп начался, а у него еще ковчег не готов.
Арно стало жаль Либле. Либле, правда, был горький пьяница и торгаш, мальчик это знал, но когда им случалось встретиться, они между собой отлично ладили. Либле, хоть и любил отпускать крепкие словечки, к Арно относился гораздо дружелюбнее, чем к другим ребятам. И вот теперь ему придется потерять службу, придется уйти бог знает куда, и Арно, может быть, никогда больше его не увидит. Ему придется уйти… А из-за чего? Из-за плота!
Странная история с этим плотом. Кто же мог его потопить? Тыниссон не мог это сделать. Либле тоже. Тыниссона Арно не мог заподозрить – ведь тот был его другом, и во всяком случае ему, Арно, он бы все сказал. А если бы это сделал Либле, то он не стал бы отрицать, а сразу признался бы:
– Ну, да, потопил – чего эти мальчишки на нем целыми днями толкутся, упадут еще в воду и утонут. – Он ведь всегда любил так отвечать – шумно и скоропалительно, выкладывая все, что у него на душе.
Арно однажды слышал, как отец говорил:
– Либле этот – какой он там ни есть, но врать он не врет.
Если Либле продавал какую-нибудь вещь, то никогда при этом не обманывал и не уверял, что сам заплатил за нее столько-то и столько-то. А когда покупатели спрашивали, дорого ли он сам за нее дал, и упрекали его в том, что он слишком много хочет заработать, Либле обычно отвечал:
