Со стороны пустыря послышались возгласы:
— Гаго, го! Гаго, го!
Это был их клич. Наверно, пришли остальные и ищут их. Из множества ребячьих глоток вырывались звонкие крики:
— Гаго, го!
Челе подозвал Немечека:
— Рядовой!
— Я!
— Ответить остальным!
— Есть, господин лейтенант!
Немечек приставил рупором ладонь ко рту и тонким детским голоском прокричал:
— Гаго, го!
Спустившись на землю, все пошли на пустырь. Там, посредине, тесной группой стояли Чонакош, Вейс, Колнаи и другие. Увидев Боку, все встали «смирно», потому что Бока был капитаном.
— Здравствуйте. — приветствовал он их.
— Честь имею доложить, — отрапортовал Колнаи, выступив вперед, — когда мы пришли, калитка была открыта. А по закону полагается запирать ее изнутри на задвижку.
Бока обернулся и укоризненно взглянул на свою свиту. И все сразу посмотрели на Немечека. Немечек снова поднял руку и уже хотел было поклясться, что не оставлял калитку открытой, но Бока спросил:
— Кто вошел последним? Все притихли. Последним никто не входил. Некоторое время длилось молчание. Вдруг лицо Немечека осветила догадка:- Последним вошел господин капитан.
— Я? — удивился Бока.
— Так точно.
Бока на мгновение задумался.
— Ты прав, — сказал он серьезно. — Я забыл про задвижку. Старший лейтенант, — обернулся он к Геребу, — внесите за это мое имя в черную книгу.
Гереб вынул из кармана черную записную книжечку и большими буквами вывел в ней: «Янош Бока». А чтобы ясно было, о чем идет речь, тут же пометил: «калитка». Это всем понравилось. Бока был справедлив. Наказание, наложенное на себя самого, было прекрасным примером мужества — мужества, о котором не часто доводилось слышать даже на уроках латинского языка, хотя там только и говорилось, что о твердости древних римлян. Но и Бока был человек. И ему не чужды были слабости. Правда, он приказал вписать свое имя в черную книгу, но Колнаи, доложившему о незапертой калитке, сказал:
— А ты поменьше языком болтай. Старший лейтенант, внесите туда же Колнаи за ябедничество.
Старший лейтенант опять вытащил свою грозную книжку и вписал туда Колнаи. Что же касается Немечека, стоявшего позади всех, то он на радостях, что в книгу впервые за все время вписали не его, принялся потихоньку отплясывать на месте чардаш.[3] Дело в том, что в книжке только его имя и красовалось на каждой странице. Все, всегда, за все записывали одного Немечека. И военный трибунал, заседавший по субботам, выносил приговоры только ему, и никому больше. Что поделаешь! Так уж повелось. Ведь Немечек был единственным рядовым.
