Если бы Ширяев не поднял на смех его улики… Если бы майор притворился заинтересованным, пообещал присовокупить улики к делу, проверить их («проработать», как они там говорят на своем жаргоне!)… если бы все так — Ковригин успокоился бы и думать забыл и про чек, и про сигареты «Парламент», и даже нисколько бы не удивился и не огорчился, если б через месяц Ширяев ему сообщил, что поиски ни к чему не привели и ниточки не дали. Он бы понял!
Но вместо этого сволочь Ширяев выставил его на посмешище, как деревенского дурачка, который сам не знает, чего хочет.
При одном воспоминании о пережитом унижении Ковригина передернуло, словно током ударило.
— Шериф! — презрительно скривился он. — Тоже мне пуп земли! Лейтенантом на пенсию… Смотри, как бы твои майорские звезды с тебя не послетали!..
Впрочем, никакой конкретной угрозы майору Ширяеву его слова не таили. Нет, планы Ковригина распростирались далеко, и мелкая фигурка районного заместителя начальника на фоне этого размаха просто-таки растаяла в голубом тумане.
С Когтевым, а по армейской кличке Селедочкой (в профиль он и в самом деле напоминал рыбца, подцепленного за верхнюю губу на крючок) Ковригин не встречался и не перезванивался года три, хотя, казалось, пролетело всего два месяца. Теперь, неторопливо проходя знакомым маршрутом через рынок «Динамо», Ковригин корил себя, что не умеет поддерживать с людьми связи. Через столько лет, думал он, неудобно сваливаться ни с того ни с сего как снег на голову, да еще с проблемами и просьбами… Да и кто знает, как теперь у Селедочки обстоят дела? Может, прогорел… Может, запил… Может, вообще в Америку укатил… Все может быть. В наше время, да под давлением обстоятельств, человек за два-три года так может перемениться — мать родная не узнает.
«Да, неловко, — пилил себя Ковригин, — хоть бы с Новым годом его поздравил или с днем рождения… Даже не помню, какого числа у него день рождения. В конце апреля, кажется… А ведь сколько лет знакомы!»
Он прикинул в уме и сам ужаснулся, такая внушительная цифра получилась. Был бы он женат столько лет, уже серебряную свадьбу можно было справить.
И Ковригин решил, что не станет Селедочку донимать просьбами, скажет, будто оказался на «Динамо» случайно, шел мимо, забежал на минутку поздороваться…
«А там видно будет», — подумал он.
Вот и то место, где в последний раз стояли в ряд три киоска Когтева. Ковригин притормозил и повертел головой по сторонам, не ориентируясь на местности. По всем приметам место было то, однако киосков Селедочки на прежнем месте на наблюдалось, это факт. Вместо них стояли в ряд белые пластиковые избушки под красной металлочерепичной крышей, с широкими тонированными витринами, в которых россыпью сверкали часы в черных бархатных гнездах, свисали кожаные ремни, галстуки, платки, кожаные мужские сумочки, зажигалки в вертящейся пирамидке, туфли и полуботинки на металлических штырях… Стояли в окнах избушек черные, как смола, мужские манекены с маленькими немужскими головами, в замшевых жилетках и ковбойских кожаных шляпах, надвинутых залихватски на одно ухо, с кокетливо повязанными шейными платками…
