— А пош-шел ты!..
— С Федулом мне все ясно. Не захотел сам, заставим. Как у нас, в армии? Не можешь — научим, не хочешь — заставим! Верно? — спросил у Плетнева.
— Так точно, — ответил Плетнев.
— Тогда помоги, коллега, тому, второму, понаблюдать, чем мы с его приятелем заниматься будем.
Антон повернул второго бандита на бок, а у первого стал расстегивать ремень на брюках, рывком вытащил его наружу. Затем спустил у того брюки до колен, обнажил нижнюю часть тела и ременной петлей захватил предмет самой главной гордости этого уголовника. Аккуратно затянул петлю с пряжкой, а конец ремня намотал на руку, — и все это спокойно и методично. Затем он залепил висящим у бандита на щеке куском скотча рот и нравоучительно произнес: — Это чтоб ты не орал и народ честной не будил, понял, козел кастрированный?.. Ну, раз понял, тогда поехали, — и он стал подниматься со стула, потянув за собой ремень…
Наверное, бандиту стало очень больно, потому что из его залепленного рта вырвался стонущий рев — через ноздри, что ли. И вот тут даже его подельник не выдержал, забился на земле, словно припадочный. Антон, повинуясь легкому кивку Турецкого, отпустил конец ремня, молча, одними глазами, спросил у своей жертвы, мол, собираешься говорить или повторить номер? И тот быстро закивал, извиваясь на земле червем, которому наступили на хвост.
Турецкий освободил ему рот от скотча и, нагнувшись, негромко сказал:
— Вот видишь, не хамил бы, поговорили бы нормально, как два приличных мужика, а ты… сам захотел. А если станешь врать или отмолчаться решишь, мы повторим, да только уже я не буду останавливать своего коллегу. Нет, слабак ты все-таки, приятель. Но я тебя понять могу, собственные яйца всегда дороже любого принципа. И ты уже от нас никуда теперь не денешься. Так что придется колоться. И запоешь ты сейчас у нас, как ангел небесный. А потом мы и с твоим дружком, чтоб тебе не было обидно, тот же номер повторим.
И вот тут «падучая болезнь» у второго, которого звали, если паспорт у него был не фальшивый, Владленом — это же надо! — Сергеевичем Хониным, немедленно прекратилась. Он замычал так настойчиво, что Турецкий и у него наполовину отклеил скотч, оставив широкую полоску висеть не щеке.
— Что, и ты просишься? Погоди, сейчас не твоя очередь, вот дойдет до тебя, тогда и поговорим. А что, Владлен Сергеевич, и ты испугался за свои яйца?
— Я все скажу, — шепелявя окровавленным ртом и торопясь, чтоб его не опередил Федулов, с трудом произнес Хонин.
