— Привет, Андрюха! — сказал он Аскольду и присел на краешек дивана. — Весело прошел твой концертик в «Белой ночи», ничего не скажешь. Ну что, чем порадуешь? Как здоровьице, ась?
Тот изумленно засопел, глядя на выросшего за спиной визитера рослого мрачного парня в черных брюках и мягкой темной рубашке с галстуком, — и наконец выдавил:
— Гриль… ты?!
— А если и я, — отозвался тот, брезгливо присаживаясь на грязный табурет с отваливающейся краской. — Да-а-а, Андрюха, хорошо пошумели в «Белой ночи». Три трупа, полтора десятка раненых… жуть!!
— Что-о? — заорал свежеобритый «суперстар», привставая с дивана и вытягивая по направлению к Грилю цепенеющую шею с напружиненными веревками жил. — Какие три трупа?
— А беспорядки там были. Постреляли. Ухлопали одного посетителя, второго люстрой задавило, и еще танцора из нашего шоу-балета, Лио… замочили.
— Лио-о-о?! Замочили?! Да ты что же такое мелешь, сука? Как его…
— Ногами, — устало перебил Гриль, а потом вдруг покачнулся на табурете и едва не упал. Его лицо, и без того смертельно бледное, стало просто-таки пепельно-серым. Он снова покачнулся на краю табурета и приложил руку ко лбу, а потом уронил неопределенный мутный взгляд на продолжавший кровоточить бок.
— Хреново мне что-то… — пробормотал он. — Кажется, в самом деле довольно прилично зацепили. Василь!
— Чего? — отозвался здоровяк в черных брюках и мягкой темной рубашке с галстуком.
— Ведь это не из наших Лио-то… срубили, да? Что же это такое… тот, который его убил, испугался, что Роман Арсеньевич… т. е. он не знал, что Роман Арсеньевич и без того в курсе… что мы…
— Чев-во? — заорал с дивана Аскольд. — Ты что несешь, скотина? Кто в курсе?! Роман? Дядя?
— Э, Гриль, — почти испуганно проронил Василий, — в натуре тебя здорово зацепили… в больницу тебе надо, брат… в больницу. Бредишь ты что-то.
— Сразу в морг ему надо!! — заорал Аскольд. — После этих художеств ему и до Первого Мая не дотянуть. Май течет реко-о-ой нарядной… по широкой ма-а-астовой… льется песней неоглядно-о-ой… над кры-ыссавицей Ма-а-асквой! — дурным голосом завыл он, а потом истерически захохотал. Хохот оборвался жутким бульканьем, а сразу после него Аскольд подпрыгнул на диване и заорал:
— Отдай колбасу, дурррак, я все прощу!
— Какую к-колбасу? — поднял на него взгляд Гриль, и с первого взгляда стало видно, как ему худо.
— Какую? Краковскую! Докторскую! Ливерную! Салями! На фига мне твоя колбаса?! «Кокса» мне принеси, ассел… таращит меня, не понимаешь, что ли?!
