— Хватит, — перебил Алексей. — Сколько уж говорено. Давай, что ли, на Финляндский, всегда восхищался северной природой.
Он взял конверт и положил в карман.
— Жаль, — вздохнул Павел. — Я рассчитывал на тебя. Если бы действовали вместе… Ладно, прощай. Хотя, может, еще свидимся. Я всегда готов помочь. Но, пожалуйста, не надо делать глупостей. Буду очень огорчен, если ты объявишься у Деникина или Колчака. Пойми меня правильно: дружба дружбой, но если нам все же придется встретиться в бою, ты для меня будешь не Лешкой Татищевым, а простым беляком. И действовать я буду соответственно.
— Значит, перемирие закончено, — хмыкнул Алексей, поднимаясь. — До скорого. Береги себя. Еще выпьем вместе за помин души твоей советской власти.
* * *
На следующий день Павел, начистив до блеска сапоги и отутюжив видавшие виды галифе, явился в приемную адмирала Оладьина. Лощеный молодой офицер в форме без погон, по-старорежимному щелкнув каблуками, пошел в кабинет докладывать о посетителе.
«Все-таки в Кронштадте слишком многое сохранилось от старого режима, — подумал, глядя ему вслед, Павел. — Хорошо это или плохо? Дыбенко рвет и мечет, кричит, что контрреволюция празднует победу на флоте. Но я-то знаю, что только железная дисциплина сможет привести нас к победе. Нынешние революционеры склонны к перегибам, к партизанщине. Они еще не понимают, что митингами и одной сознательностью масс войну не выиграть. Может быть, действительно советская власть удержалась в начале своего существования лишь потому, что не столкнулась с действительно серьезным врагом? У кайзера основные войска на Западе, Антанте не до нас, у белых разброд и шатания «наверху» и та же недисциплинированность в войсках. Интересно, что было бы, если бы наша пролетарская армия столкнулась сейчас не с ослабленной войной армией кайзера, а с той, что громила Самсонова в четырнадцатом? Чепуха. Коммунизм — учение верное, он победит всегда… Нет, в моем мире он потерпел поражение из-за предательства. Здесь этого допускать нельзя. Я поставлю еще сохранившуюся в море революционного бардака и неразберихи дисциплину на службу великой идее коммунизма».
Адъютант Оладьина вернулся в приемную.
— Командующий базой ожидает вас, — произнес он.
Павел встал, одернул кожаную куртку и вошел в полумрак адмиральского кабинета.
Адмирал поздоровался и предложил сесть, а потом настороженно рассматривал Павла, выпятив нижнюю губу.
— Я прикомандирован к Кронштадтской военной базе распоряжением председателя Чека товарища Дзержинского, — сообщил Павел.
