Орден - Дмитрий Шидловский

Генрих внезапно поднялся и вышел. Он понимал, что нельзя вот так, не сказав ни слова, встать и уйти с ханского совета. Он вообще не хотел сюда ехать. Чувство чего-то неотвратимого давило грудь. Но было необходимо – ведь всему предстояло решиться именно здесь. Набег на Китай. Больше года Генрих готовил этот поход – финальную точку долгой работы, которую вел, начиная с приезда в орду. И все-таки ехать было не надо, и сейчас он это знал совершенно точно… В шатре царило гробовое молчание. Неизвестно откуда взявшийся в орде несколько лет назад германец давно уже заслужил всеобщее уважение. Славный воин, мудрый советчик, правая рука хана. Но те, кто сидел в шатре, уже не волновали Генриха. Он миновал замерших при входе стражей. Впервые за долгое время хотелось бежать. Но он просто шел быстрой походкой. Не потому, что не хотел что-то показать или не показать охранникам, – те нимало не волновали его. Это была укоренившаяся привычка: в любой ситуации не показывать колебаний, действовать быстро, четко, но без спешки. Что должно случиться, то случится.

Коня он гнал уже во весь опор. Прибайкальский лес летел навстречу. Как он любил эти места! Может быть, даже больше, чем свои родные прирейнские края. Может, даже больше, чем горы той страны, где стал тем, кем стал. Верхом, в повозке, пешком он пересек весь материк – от западного океана до восточного – и все-таки любил именно эту землю этого народа. Но сейчас на холке его коня сидело то тревожное чувство – нет, знание, – которое выгнало его с ханского совета. Он знал, что наступил конец очередного этапа пути. Длинного, тяжелого. Что же, конец может быть только началом, он всегда это помнил. Но и эту чашу надо еще испить до дна.

…Вот и юрта. Никого из оставленных им людей рядом нет. Откидывая полог, он уже знал, что увидит. Перерезанное горло жены. Зарубленные дети. Все, что было его истинной любовью, его связью с этой землей. Маньчжуры, китайцы, Золотая Орда, Византия, Папский престол, набеги, поджоги, добыча, крушение царств – что это значило по сравнению с любовью к этой женщине, подарившей ему двоих прекрасных детей? Он не застонал. Не заплакал. Не упал на колени. Он просто стоял и смотрел. Только рука сжалась на рукояти сабли.

В юрту ворвались убийцы. Первый метнул нож – в этом искусстве он превосходил всех в улусе. Двое других держали обнаженные сабли – оба славились как лучшие бойцы восточной степи. Убийцы рассчитали, что жертва опоздает на миг, ошибется на ноготь. Он, конечно, великий воин, но все-таки человек, который только что получил удар в единственную, наверное, болевую точку. Они умели выбирать время для нападения. И тот, кто посылал их, умел. Расчет безупречен; убийцы – лучшие.