А еще об этом хорошо знал адмирал Оладьин. Оттого тщательно законспирированная сеть заговора и тайная организация, названная «Североросский национальный конгресс», несли наименьшие потери от террора новой власти. Дата предстоящего восстания была поводом для серьезных споров внутри верхушки заговора. В конце концов было решено отложить выступление до разгона Учредительного собрания. Судьба грядущей говорильни была ясна и без тех сведений, что сообщил Оладьину Алексей. Ни один здравомыслящий человек не мог предположить, что такие люди, как большевики, левые эсеры и анархисты, захватившие власть в ноябре, отдадут ее на основании какой-то резолюции Учредительного собрания. Сейчас только эти политические партии обладали реальной вооруженной силой. И похоже, только ее, вооруженную силу, и уважали сами. Однако заговорщики решили, что восстание должно выглядеть как реакция народа на разгон Учредительного собрания и узурпацию власти. В приватной беседе Оладьин сообщил Алексею, что наилучшим моментом для переворота считает предстоящий кризис в отношениях между большевиками и немцами, когда Ленину придется все же бросить силы на Западный фронт. А значит, надо было ждать. Ждать и расширять заговор. Но вот группа Трауппа провалилась. Провалился и Алексей, придя в качестве связника на конспиративную квартиру.
«Черт, — подумал Алексей, — маховик красного террора уже крутится вовсю. Даже если ничего не докажут, могут просто пустить в расход в отместку за какого-нибудь убитого и ограбленного в переулке комиссара. Обидно, особенно сейчас».
Лязгнул отпираемый замок, дверь распахнулась, и на пороге возник солдат в шинели без погон и с красной повязкой на рукаве.
— Татищев, — выкрикнул он с сильным акцентом, — на допрос.
Охрану тюрем и основных государственных объектов несли латышские стрелки — большевистская гвардия. Хотя, насколько знал Алексей, там хватало и бывших пленных немцев и австрийцев.
Алексей поднялся и пошел к выходу, готовясь к новым побоям.
Войдя в кабинет следователя, он прикрылся рукой от направленной в глаза лампы. Конвоир толкнул его вперед.
— Садитесь, гражданин Татищев, — раздался знакомый голос.
— Павел?! – не сдержался Алексей.
— Оставьте нас, — бросил Павел конвоиру, указывая Алексею на табурет, стоящий перед столом.
Павел был в традиционной чекисткой кожанке, галифе и сапогах. На боку у него висела деревянная кобура с маузером. Алексей сел. Конвоир вышел и закрыл за собой дверь.
