– Я не собираюсь бежать, – уныло сказала она, бездумно натягивая на себя остатки рубашки, как будто была девушкой, которую лишили невинности.
Смешная мысль, мрачно подумала Верити. Но ей не хотелось смеяться. Ей хотелось плакать так, как плакала она, когда впервые продала себя.
Дрожащими руками она зажгла свечу и вышла из комнаты.
Нетвердыми шагами Верити спустилась вниз и добралась до кухни. Огонь, разведенный в печи, давал достаточно света, и Верити, наполнив котелок, согрела воду. Разорванная рубашка плохо защищала от ночного холода, но Верити настолько оцепенела, что почти не чувствовала холода. Между ног она ощущала оставшееся там мокрое, липкое семя Кайлмора.
Ощущение было необычным. Никогда прежде герцог не делал этого. В Лондоне они пользовались презервативами, или она удовлетворяла его каким-нибудь другим способом. Старая куртизанка, с которой Верити познакомилась в Париже, научила ее всем хитростям своей профессии.
Но в эту ночь Кайлмора не волновало, что Верити могла зачать незаконнорожденного ребенка. Может быть, это было частью ее наказания. Герцог хотел оставить ей что-то, что постоянно напоминало бы ей о нем.
Она машинально налила теплую воду в таз и начала мыться. Простая обыденность ее занятия извлекла душу из страшного ада. Но ей было невыносимо вспоминать тот момент, когда он овладел ее телом.
Дрожащими руками, Верити вытерлась обрывками рубашки и бросила их в огонь. Чтобы прикрыть голое тело, Верити вытащила из кипы только что выстиранного белья мужскую рубашку, по всей вероятности принадлежавшую Хэмишу. Выплеснула грязную воду и зажгла свечу, а затем отправилась на поиски ночлега. Еще утром она заметила комнату на верхнем этаже, там стояла грубо сколоченная кровать.
Медленно, с усилием, хотя Кайлмор не причинил ей никакой боли, она поднялась по лестнице. Верити было страшно, но страх был какой-то странный, неопределенный, как и те смутные чувства, владевшие ею, когда она уходила от герцога. Может быть, он поджидает ее наверху, у лестницы, чтобы снова силой затащить в свою постель. Но к счастью, она добралась до скромной комнатки, никого не встретив.
Верити натянула одеяло на свое дрожащее тело. Только теперь, укрывшись в мнимой безопасности на этой узкой кровати, она дала волю слезам и захлебнулась громкими душераздирающими рыданиями, вырывавшимися из ее горла. Рыданиями слишком громкими и слишком горестными, чтобы заглушить их подушкой.
Он так хладнокровно овладел ею, с таким равнодушием, как будто она была его собственностью. Когда она была его любовницей, он никогда не обращался с нею так грубо. Тогда он хотел, чтобы она разделяла с ним наслаждение.
