Я долго, очень долго бродил по тесным улочкам древнего города, сетью пересекающихся каналов и россыпью островков, на которых он стоит, превращенного в лабиринт. Я поднимался и спускался по лестницам бесчисленных мостов, навсегда запретившим колесу (любой привязанной к нему машине, даже скромной тачке) доступ в город; я оскальзывался на вымытых дождем ступенях. Вдоль и поперек избегав два или три твоих обычных пути, я нигде ни разу не увидел очертаний, запечатленных в моих зрачках, словно волшебная картинка, которую молишь превратиться в женщину и прийти к тебе. Я входил в притоны (их немало в городе, на весь мир известном своими пьяницами) - может быть, ты захотела погубить там тело свое и душу; но, облачившись в мрачные одежды, я вызывал к себе ненависть и отвращение, мне приходилось бежать под градом насмешек и проклятий, и хорошо еще, если брошенный вдогонку стакан не разлетался, ударившись о деревянные ставни у меня над головой.
Вся моя злоба испарилась, и в эти минуты я в бешенстве называл себя грубой скотиной.
В отчаянии (смутно предчувствуя, что ты не вернулась домой), я отправился туда, где ты жила, позвонил в дверь печального дома, в который ты не позволяла приходить. Я долго ждал, и, наконец, в тесный садик, увитый плющом, вышли две старухи, мать и дочь. Не отпирая, из-за решетки они задавали мне странные вопросы. Они заговаривались, и я заподозрил, что они безумны; потом они меня прогнали, угрожая позвать полицейского.
Я бесцельно блуждал по улицам. Из окна, под которым я проходил, мне на голову выплеснули жбан помоев, и я не успел увернуться от зловонной струи. За мной погнались дети, что-то выкрикивая на непонятном наречии. Я ждал, что меня побьют камнями, но их, должно быть, не оказалось у нападавших.
Потом я вышел к черте города, со всех сторон окруженного морем (водой лагун, если не бескрайним живым простором). Невыразимая усталость навалилась на меня. Я с трудом брел по темной, далекой от центра и потому безлюдной набережной и увидел женщину. Бог весть чего ожидавшую, - она сидела на большом чугунном крюке для швартовки, такие крюки называются кнехтами. Женщина была похожа на тебя, бесценное мое дитя, но не была тобой; она был: похожа на тебя на хранящейся у меня фотографии, где ты снялась одетая для бала, в прабабкином платье и шали. Эта женщина была в черном шелковом платье до пят с длинными, причудливо расшитыми рукавами, на голове у нее была большая косынка, какие носили давным-давно. Фонарь, стоявший у ее ног, повернут был так, чтобы как можно лучше освещать ее лицо. И я увидел, что лицом она походит на тебя больше, чем допускает изредка природа, и приблизился к ней.
