Я представлял себе, что они чувствуют. У них были превосходные автоматы, чудесные штуковины, которые как следует грохотали и выплевывали яркие трассирующие пули, и все же им помешали два человека с обычными винтовками. Дальность прицельной стрельбы была у нас по крайней мере ярдов на пятьдесят больше, чем у них, и в этом-то и заключалось дело. Но арабы всегда питали слабость к грозным с виду военным игрушкам.
Дозаправившись, мы продолжили путь. Мы с Дэйном по очереди дежурили на крыше, но ничего не случилось. У нас вроде бы не было причин не дотащить арабов до Йезда, до которого было не больше сотни миль, а там арестовать их при помощи местной полиции.
Но я, конечно, не принял в расчет коварства Дешт-и-Кавир. Пустыня до сих пор была невероятно безобидной, но исключительно ради того, чтобы заманить нас и уничтожить. В сумерках она показала свое истинное лицо, затянув нас на солончак.
Мы с трудом вывели грузовик оттуда и поехали дальше уже осторожней. Поднялся ветер, и нам в лицо полетела пыль. Хансену пришлось сбавить скорость. Но, даже пустив в ход все свое умение, он не смог избежать другого солончака. Грузовик затянуло по самые оси, и мы вылезли из кабины, чтобы решить, что делать.
Едва мы прекратили движение, как пустыня обрушила на нас всю свою ярость. Ветер уже не свистел, а завывал и ревел. В воздух взвились пыль, песок и обломки камней. Мы продолжали работать, зацепив трос за заднюю ось и заякорив ее на твердой поверхности. Ветер достиг силы урагана, выметая все между небом и землей. Посреди дня вдруг настала ночь, потому что не было видно даже собственных рук. Мы прекратили работу и заползли под грузовик, ища укрытия.
Однако прятались мы недолго. Дэйн наклонился к моему уху и прокричал:
- Сейчас самое удобное время для нападения!
Я крикнул в ответ:
- Если они отойдут на десять футов от своего джипа, они никогда больше его не увидят!
Но Дэйн мне не поверил, да и я не верил сам себе.
Арабы-кочевники - настоящие дети пустыни. Никто не может сказать, что они могут в пустыне, а чего нет. Я покрепче ухватил свою винтовку и всмотрелся в песчаную бурю. Никто не сумеет передвигаться в ней, твердил я себе. Это невозможно, это самоубийство, об этом и помыслить нельзя.
Но откуда-то я знал, что именно сейчас совершалось невозможное и эти пятеро отродий больной шлюхи приближаются к нам - смутные фигуры, скрывающиеся в темноте бури.
