В моей груди клокотало бешенство, сладкое и животное, какое я впервые ощутил, подняв и отшвырнув от себя штангу. Я ощутил в себе такую силу, что готов был разбить керамобетонную стену.
— Странно. Очень странно. — Ханна с любопытством посмотрела на меня. Психодетектор показывает, что все, что ты сейчас сказал, — правда. Ты не болел шизофренией?
— Нет… — Я был сбит с толку и слегка обескуражен. — Почему ты спрашиваешь об этом?
— У тебя налицо все симптомы раздвоения личности. Словно существует два Дипа Бонуэра, один из которых неспособен убить даже цыпленка, зато второй без колебания опустит руки по локоть в кровь.
— И какой же, по-твоему, настоящий?
— Не знаю, — задумчиво протянула Ханна.
— А я знаю, — прошептал я. — Второй! Первый — лишь маска, на которую вы все клюнули. А я не цыпленок, я — крысиный волк!
— Крысиный волк, — задумчиво повторила Ханна. Она поднялась и, медленно переставляя ноги, зашла мне за спину. — Сигарету?
Все было точно, как в первый раз. Тогда я взял сигарету, сейчас же мне почему-то хотелось отказаться. Тень начальника Толза незримой стеной отделила меня от рыжеволосой женщины. Но я ответил согласием, быть может, назло этой тени.
— Да.
Через миг мои губы ощутили прикосновение сигареты. Пыхнул язычок зажигалки. Волосы Ханны касались моего плеча, от ее кожи исходил дурманящий аромат. Мое естество напряглось и бешено запульсировало.
— Развяжи меня! — попросил я.
— Еще не время, я еще не закончила, — прошептала Ханна. Я явственно ощущал исходящие от нее взволнованные токи.
— Развяжи! — велел я и напряг мышцы, пробуя прочность ремней. Но их мог разорвать лишь крысиный волк, я же не был еще крысиным волком.
Ханна ничего не ответила. Я отчетливо услышал, как скрипят мои зубы. Эта тварь попросту изгалялась надо мной. Я рванулся вверх, однако не сумел привстать даже на дюйм. Тогда я выплюнул сигарету.
— Развяжи!
Ответа не последовало, а потом мое плечо ощутило влажное прикосновение языка. Женщина лизнула мою кожу, лизнула медленно, шершаво, тягуче. Я изнывал от желания. Дыхание участилось, в мозгу стучали колкие молоточки. Я хотел закричать, но язык отказывался повиноваться мне. А вот язык Ханны был послушен воле хозяйки. Он перебрался с плеча на шею и принялся ласкать мое ухо. В низу живота образовался теплый шарик, сладкий и омерзительный одновременно. Он источал грязную, неведомую прежде похоть, не человеческую, но звериную. Еще немного, и шарик должен был разлиться по всему телу.
