– Почему? Я же много невинной крови пролил!
– Эка удивил! У нас тут все душегубы.
– За чем же дело стало, братья мои преисподние?
– А крест на тебе. Крест святой, человеческий! Сними крест-от, тогда и впустим!
И запылало что-то на груди Разбойника и Убивца жаром и болью. И отошел он от Адовых ворот, сел на ледяной камень и заплакал, залился неутешными слезами.
Душу свою он загодя, еще в миру загубил. И знал, что не будет ему прощения. А крест снять даже и на том свете невмоготу было, последнее прибежище свое… И прожигал тот крест ему кожу и утлые косточки на груди, там, где ребра в одно место сходились. И не знал Разбойник и Убивец, куда девать себя, сидел и плакал».
Н-да… Как сказал давеча Тимошка Соколов: «Один кинул – не докинул, другой кинул – перекинул, третий кинул – не попал…»
Истлела Кондратова голова в земле за этот год, и они, оба-два, с Тимошкой Соколовым – под замком, в яме.
Высоко в стене, под самым сводом, сквозное оконце, по летнему времени без слюды и пузыря, с железными зазубринами. Сырость и холод от каменных стен, и руки после солдатских закруток шибко ноют. А то ли еще будет?
Ждал он царского корабля, а из тумана выплыла царская виселица орленая. И кровожадные птицы вились над ней, а молодой подорлик сидел на плече крайнего висельника, клевал и клевал пустую глазницу…
А корабль подплывал наискосок по волне, точно сабля турецкая к горлу: жизни или смерти, Илюха?
Н-да… Пытки, может, и не будет, а кнута – не миновать…
Надежда еще тлела где-то, на самом донышке Илюхиной души, но тут, вовсе не ко времени, припомнилась ему сказочка-побывальщина про Убивца-Разбойника, коему и на том свете места нету, – давняя сказочка, что покойная бабка ему рассказывала в позапрошлом годе. Старая уж была, городила чего-то страшное, молитвенное. А Илюха с Тимофеем Соколовым как раз сидели около, в прохладном тенечке, в зернь играли. В чет-нечет.
Тимоха – старшинский сын, озорник, на бабку оглядывался, скалил по привычке зубы:
– Слышь, Илья, чего она гутарит?
Илья все его хитрые обманы знал, перехватывал кость игральную из руки в руку, осаживал.
– Хитри, да знай меру! – сердился Илья.
– Да я не про то. Богу-то угождай, а и про черта, выходит, помни, так, что ли?
– Охальник ты, Тимоха!
– Ага. Бабка правильно гутарит! Черту как хошь служи, а бога-то за душой держи!
Они смеялись, и так им было хорошо да просторно в прохладном тенечке, за куренем, и кость Илюхе шла, а Тимоха все проигрывал, несмотря на свои хитрые увертки. И откуда бы напасти ждать?
