— Слушай, ты, второй секретарь! А ты сам-то пробовал теперь на низовке поработать? — Калядин больше смерти боялся, что прозвучит в голосе глубоко запрятанная обида, но она всё-таки прозвучала. — Кто их пишет, эти заявления? Наверное, Гвоздев, разнорабочий? А ты его знаешь? Этот Гвоздев явился в прошлом году в чём мать родила из недалёких мест и просит трудоустроить. Устроил. Просит аванс вперёд, рублей пятьдесят, на обзаведение. Дал! И ведь не просто дал, у директора лесокомбината выпросил, лично. Ну и что?
Гвоздев в тот же день пропил деньги в шашлычной, а на работу не явился, пришлось разыскивать с дружинниками. Разыскал на свою голову — за год Гвоздев двадцать заявлений написал! Вам, в край и даже в Москву… Дальше — что?
Он говорил не совсем то, что хотел бы сказать вообще о работе на низовке, но его как-то заносило.
— Для вас они все одним лицом, одна категория! А я каждого знаю. Этот вон — человек, да! А этот — негодяй, ворюга, пьяница! Тянет всё, что под руку ни попадёт, и — в пивную. Ну и как прикажешь с ним? Чикаться?
Калядин чувствовал в те минуты внутреннюю потребность, ни в чём не натягивал, не старался себя выгораживать. Говорил убийственно голую правду, которая наболела в душе, поступал, как положено старому коммунисту, когда с ним говорят о жизни и работе всерьёз. А Иван вдруг спросил тихо, но внятно:
— Чего же они… такие, люди-то?
— А чёрт их разберёт! — выпалил Калядин. — Не берусь объяснить. Что-то упустили, должно быть. Какую-то крупную мелочь… Во всяком случае, усложнили! Всегда проще было: приказал — и всё. И порядок! И отвечай, а нет — расплачивайся.
— Здорово! Так отвечать-то нынче ты должен! Ты! Ведь ты, Пётр, тридцать лет руководил людьми, так кому же пеняешь? На кого обижаешься? Ведь не один Гвоздев написал… Вот хорошие люди пишут, послушай…
Иван достал пачку разнокалиберных листков, схваченных канцелярской скрепкой, полистал, нашёл нужное:
— Вот… «Цех наш с давних времён считается как бы на законченном хозрасчёте, но только на бумаге… Никаких преимуществ от этого мы пока не ощущали. Нет экономической заинтересованности, одно только голое администрирование… Наш начальник Пётр Дмитриевич Калядин — неплохой администратор; когда захочет, то многого может добиться для коллектива в управлении лесокомбината…»
Матвеев коротко взглянул на Калядина.
— Ну, тут примеры… Насчёт квартир, базы отдыха… А дальше: «Но все это у него получается как бы рывками, от случая к случаю, ради своего авторитета. А чтобы вплотную заняться технологией, себестоимостью, этого нет. У нас, к примеру, есть лишние люди, из-за этого получается болтанка на производстве… А он считает, что сократить их нельзя — на всякий случай. И ещё такая беда. Нам кажется, что он считает себя на заводе как бы временно…» Вот. Понимаешь, как они глубоко и верно судят?
