Он взял у меня портрет и отложил его в сторону.
— Потом она уже выглядела иначе, и я ее запомнил другой. Я хотел, чтобы у нее были длинные волосы, и она отрастила их, густые и тяжелые, как золото, которое они напоминали. Она их закалывала высоко на голове, и это придавало ей гордый и уверенный вид. Она могла бы быть знатной испанской дамой — моя Кэти.
Кэти с фермы в Айове! Думала ли она когда-нибудь, что ей придется играть роль испанской дамы?
— Жаль, что я ее не знала, — сказала я.
Хуан Кордова сказал с отчаянием в голосе, скрывавшем в глубине гнев:
— Она имела право тебя знать. Но твой отец увез тебя отсюда.
— Думаю, что он сделал это из лучших побуждений. Он хотел, чтобы я выросла в другой среде.
— И вдали от меня.
Слова были откровенными, уверенными, и я не стала спорить.
— Ну, хватит об этом, — продолжал он. — У меня нет времени для сентиментов. Нет времени для прошлого. Мне осталось недолго жить, а нужно еще многое сделать. Мы должны составить план.
Я предполагала, меня ждет здесь именно проявление чувств, но теперь видела, что ошиблась. Здесь можно услышать лишь о планах Хуана Кордова.
Некоторое время он молчал и о чем-то думал. Я с беспокойством ждала, не доверяя его планам относительно меня, и оглядывала комнату. Неизбежные белые стены и коричневые виги, украшавшие потолок. На окнах бургундские шторы, но так как эта комната находилась немногим выше гостиной, из нее не открывался вид вдаль, как из моей. Позади была дверь, за ней темнота спальни. А вокруг, на полках книжных шкафов и на маленьких столиках, стояли сокровища целой жизни. Мой взгляд остановился на прекрасно вырезанной и раскрашенной фигурке матадора, взмахивающего своим плащом. На полке ниже стояла глиняная ваза светло-коричневого цвета, на всей ее поверхности по кругу мчались, поднимая копыта, коричневые буйволы, убегая от охотников. Ваза казалась старинной, и, наверное, была дорогой. Однако здесь не было никого из тех устрашающих обитателей пустыни, которых я видела внизу. Может, Хуан Кордова взял на себя их роль, и мне пришло в голову, не я ли та жертва, на которую он нападет в следующий раз. Я отогнала эту тревожную мысль и опять стала разглядывать комнату.
На стенах висели картины с видами Санта-Фе: собор Св. Франциска отбрасывал тень двойных башен на каменный тротуар, ряд саманных домиков, которые, может быть, стояли на этой улочке, изображение Аламеды и еще одно — залитая солнцем площадь. Без сомнения, это было написано местными художниками, и мне захотелось попробовать найти свои собственные виды, изобрести свои собственные сочетания красок для того, что я видела.
