— Послушай, Сэм, — прервал его Оливер, — ты снова изменяешь своей привычке говорить умные вещи.
— Может быть, — согласился Петтерсон, сделав глоток из своего бокала и устремив взгляд на лодку, все еще маячившую вдали на залитой солнцем поверхности воды. — Обычно люди просят докторов говорить правду, — ответил он. — А когда они получают то, что хотели… Уровень разочарования всегда очень высок, когда речь идет о правде, Оливер.
— Скажи мне, Сэм, — парировал Оливер. — Ты всегда говоришь правду, когда тебя об этом просят?
— Редко. Я исповедую другой принцип.
— Какой же?
— Принцип легкой успокоительной лжи.
— Я не верю в существование такого понятия, как успокоительная ложь, — сказал Оливер.
— Ты ведь родился на севере, — улыбнулся Петтерсон. — А я, если ты помнишь, в Вирджинии.
— Ты имеешь такое же отношение к Вирджинии, как и я.
— Ладно, — сдался Петтерсон. — Мой отец из Вирджинии. Это не проходит бесследно.
— Не важно откуда твой отец, — возразил Оливер, — должен ведь ты говорить правду хоть ИНОГДА, Сэм.
— Да, — кивнул Петтерсон.
— Когда?
— Когда я считаю, что человек может переварить ее, — сказал Петтерсон не покидая своего легкого почти шутливого тона.
— Тони переварит, — сказал Оливер. — У него крепкое нутро.
Петтерсон кивнул:
— Да, это правда. А почему бы нет — ему уже тринадцать. — Он сделал очередной глоток и поднял бокал, поворачивая его в ладони, как бы внимательно изучая. — А Люси? — спросил он.
— О Люси не беспокойся, — жестко ответил Оливер.
— Она согласна с тобой? — настаивал Петтерсон.
— Нет, — Оливер нетерпеливо отмахнулся. — Ее послушать, так Тони должен дожить до тридцати лет с твердым убеждением, что детей находят в капусте, что никто никогда не умирает, что Конституция гарантирует, что Энтони Крауна все будут любить больше всего на свете, больше жизни самой. Петтерсон улыбнулся.
— Смеешься, — сказал Оливер. — До рождения сына всегда думаешь, что только и будешь воспитывать его и давать образование. На самом деле это последнее, что ты делаешь. Приходится вести непрерывную борьбу за каждую крупинку его бессмертной души.
— Тебе нужно было завести еще несколько сыновей, — посоветовал Петтерсон. — Тогда сомнения были бы менее мучительными.
— Ну, нет еще нескольких, — категорично отреагировал Оливер. — Так ты будешь говорить с Тони или нет?
— Почему бы тебе самому не сказать ему все?
— Мне хочется, чтобы это прозвучало официально, — пояснил Оливер. — Я хочу, чтобы он воспринял это, как приговор авторитета, не подсказанный любовью.
